извѣчное преобладаніе ариманическихъ пониженцевъ – хотя бы и рядящихся въ рясы интеллектуаловъ и людей духа).

Остается добавить – оба, М. и его создатель – М.Р., – не люди, мы убили въ себѣ слишкомъ многое, чтобы быть нарицаемы людьми, ибо сдѣлали всё, что можно, для своей подлинной возлюбленной – Вѣчности; иные въ лучшемъ и рѣдкомъ случаѣ получили славу при жизни, но ихъ забудутъ; мы же – судьбѣ вопреки – обрѣтемъ славу послѣ жизни – длиною въ полубесконечность.

Проигралъ или выигралъ М. (и того не менѣе его создатель – М.Р.) – въ схваткѣ съ Судьбою?

* * *

Но пораженья от победы

Ты сам не должен отличать

Б.Пастернакъ

О побѣдителяхъ, проигравшихъ и не только.

Благородство, великіе дерзанія никоимъ образомъ не выявляются конечнымъ результатомъ: важны единственно стойка – ежесекундно, ежечасно, ежедневно – и ноша, возложенная на золотоносныя плечи; но даже и игра въ ношу, эстетическая забава не такъ ужъ и низка. Великое не нуждается въ оправданіи; нуждается въ оправданіи невеликое. Нелѣпа и оцѣнка побѣдитель/проигравшій, вѣдь сколь многое не зависитъ отъ человѣка, да и побѣдитель могъ на дѣлѣ лишь случайно побѣдить (даже при условіи не-исканія короткихъ путей), и стоитъ глядѣть и на препятствія, которыя онъ едва обошелъ. Непризнаніе становящагося, человѣческаго становленія есть недостойная личности, человѣка низость, слабость par excellence, невеликодушіе особаго рода.

Я сражался и много страдалъ, чтобы считать самого себя въ своихъ глазахъ первымъ, сражался, чтобы имѣть тылы и безкрайніе просторы для отступленій вглубь при казалось бы полномъ пораженіи въ одномъ сраженіи. Мнѣ нѣтъ дѣла до тѣхъ, что не сражались и не страдали за это, до рабовъ судьбы, до жалкихъ жертвъ среды и обстоятельствъ, до ничто узкоклассоваго розлива. Во мнѣ вызываютъ немалое уваженіе, интересъ, любовь (и – ни капли зависти!) тѣ, кто подобно мнѣ мужественно шелъ лазоревой дорогой, понимая, кто онъ, осознавая свою цѣну (отношеніе такого человѣка съ болѣе низкими мнѣ почти безразлично), избирая долгій, неблизкій путь по ту сторону спасительныхъ острововъ и стѣнъ, за которыя можно было бы прятаться, тѣ дерзкіе, что разставили руки со своими мечами въ стороны навстрѣчу копьямъ невзгодъ и камнямъ бѣдъ. Для меня такіе омытые собственными слезами и вскормленные и крещенные виномъ и кровью Діониса герои, часто остающіеся безымянными въ книгѣ исторіи человѣчества и особливо въ слѣпыхъ глазахъ малыхъ сихъ, выше многихъ мыслителей, алчущихъ патерналистсткой опеки или оправдывающихъ оную. Почти всѣ историческіе аристократы были служителями, а не вышеописанными героями. Мнѣ же интересны тѣ, что считаютъ, что они ни передъ кѣмъ не прогнутъ свои спины, тѣ, кто ни передъ чѣмъ и ни передъ кѣмъ не рабъ, хотя бы это и было заблужденіемъ (я брошу камень или разстрѣляю стрѣлами словъ своихъ тѣхъ, что считаютъ это недопустимой наивностью, дѣтскостью и т. д.), хотя бы они и ошибались въ своей самооцѣнкѣ. Эти немногіе полюбили смерть какъ свою мать, сестру, дочь и возлюбленную: только такъ и стоитъ жить: это бытіе-къ-смерти, бытійствованіе, а не бытованіе низкихъ, заплетенное въ косы маленькаго удовольствія, переступить черезъ которое они не въ силахъ. – Много болѣе затхлаго, замшелаго мыслителя и интеллектуала – съ опухолями фатализма въ сердцѣ – я цѣню героя, безстрашнаго, несущаго въ себѣ черно-красную мудрость (у кого длинные волосы, въ глазахъ – горящая ненависть и ледяная насмѣшка), чья дорога усѣяна лепестками розъ и кровью, закованнаго въ своей мечтѣ, ведущаго войны во имя вѣчности, взывая къ сѣдому времени; его небо черно, его небо инфернально (какъ и онъ самъ).

* * *

Говорятъ: судьбу не оспариваютъ, а либо пріемлютъ, либо отвергаютъ: въ первомъ случаѣ – становятся самими собою, во второмъ – дезертируютъ, отвергая себя. Случай М. не вписывается въ этѣ рамки: М. принялъ Судьбу свою, но принять её – означало: не принять судьбу всеобщую, бороться съ послѣдней – хотя бы и цѣною своей жизни…

Быть можетъ, М. не былъ правъ въ содѣянномъ имъ: то была натура слишкомъ пламенная, чтобы быть трезвою. Имѣлъ ли право М. дѣять что дѣялъ? Я даю отвѣтъ утвердительный.

Много, много разъ рисковалъ М. своею жизнью, словно догадываясь о много болѣе поздней поговоркѣ «рискъ есть дѣло благородное». Такъ мнилъ М. Такого мнѣнія и я. Рискъ – volens-nolens – чреватъ либо гибелью, паденьемъ, ущербомъ, либо же, напротивъ, тріумфомъ, подъемомъ, побѣдой. Но сквозь рискъ, коимъ были отмѣчены многіе начинанія и дѣянія М., – бывшія или же могшія быть, – просвѣчивало презрѣніе къ жизни: къ «дольней жизни», какъ любилъ говаривать М. Едва ли можно сказать, что онъ дорожилъ послѣдней, цѣпляясь за нее всѣми правдами и неправдами на протяженіи почти всего своего существованья, какъ то дѣлаетъ всё живое, бытующее – будучи полоненнымъ матеріей, сѣю матерью всего зримаго, – какъ механизмъ, мнящій – случись ему имѣть возможность мнить, – что онъ работаетъ по собственной волѣ; или какъ пресловутый свободно-падающій камень, коему представляется – снова – случись ему имѣть мозги, – что онъ падаетъ свободно: по волѣ собственной.

М., приложившій всѣ усилія, дабы порвать съ создавшимъ, съ княземъ міра сего, напротивъ, дѣлалъ что дѣлалъ (а предъ каждымъ дѣяньемъ – думалъ) – свободнѣе, чѣмъ кто-либо, кого онъ видѣлъ и о комъ онъ слышалъ. Однакожъ – въ силу юныхъ годинъ – тяготился тѣмъ, что дѣять не могъ, будучи ввергнутымъ въ ту дарованную создателемъ оболочку – тѣло, – которая – какъ и у прочихъ – крайне ограничивала возможность воплощенія безкрайнихъ желаній и чаяній М. Казалось бы: такъ у всѣхъ, не только лишь у М. Ежель читатель такъ думаетъ, то мы бы посовѣтовали ему сравнить: желанія М. и желанія человѣка рядового: что здѣсь общаго? Мы затрудняемся найти хотя бы и тѣнь общаго – кромѣ той вышеупомянутой оболочки – межъ нимъ и сынами создателя. – Въ прекрасной и черной его главѣ – не болото и огнь коптящій, смрадный, но прекрасныя и черныя мысли, кои выше этого міра и законовъ его.

Мнится также: міръ – черезъ М. – возжелалъ, быть можетъ, въ своихъ высшихъ устремленьяхъ поднять себѣ планку, какъ принято выражаться: указать себѣ – впервые! – цѣль, болѣе высокую, чѣмъ онъ самъ есть, не принявъ въ расчетъ возможное своеволіе, дотолѣ не бывалое. Онъ, міръ, – отложивши мірское, – дѣялъ сіе и впослѣдствіи – чрезъ головы своихъ духовидцевъ, философовъ, пророковъ: влагая не то свои, т. е. міра, мысли въ головы лучшихъ урождавшихся въ мірѣ (часто – чѣмъ далѣе, тѣмъ болѣе – считавшихъ, однако, что то были ихъ мысли), не то, такъ сказать, приподымая ихъ – выше міра, самого себя, и возгоняя посредствомъ ихъ – и