— Так нэпманы ж! — покривился тот. — Сотруднику ОГПУ разве можно?

— Можно! — гаркнул в сердцах секретарь. — Ты ещё б тужурку кожаную надел да маузер к поясу подвесил!.. А почему нельзя, голова дубовая? Ты теперь сотрудник особой секретности! Правильно будет, если за своего у них сойдёшь, информацию легче добыть, дружков среди них завести. Кумекай, чудак.

— Мне бы… — чесал затылок Егор.

— Приказ особый нужен? Трубкин, балбес наш, ничему тебя не учил?

— Ну… в общих чертах. Времени-то откуда?

— В общих чертах! — сердито оборвал его Странников. — Слушай меня. Срочно смени одёжку. Костюм соответствующий подбери. Светлым чтоб был, как у этих… И шляпу соответствующую. Денег дам для первого раза, если своих не хватает.

— Трость! — подсказал, вникая в роль, Ковригин.

— Трость? Обойдёшься без трости. За жулика примут. Ты лучше кудри сбрей. Солиднее выглядеть будешь. Ишь рассыпались, до плеч достают. Для девок отпускаешь?

— Так едут же наши, — попробовал пошутить Егор.

— Не по твою душу едут. Исаак Семёнович намедни интересовался. Спрашивал, не жениться ли снова я задумал, приказал ему представить наших женщин, хочет выбрать сам.

— Смеётесь?

— Какой там! Старик всерьёз всё принял. Говорит, пора, мол, мне остепениться. Если и вторая убежит, как Машка моя, наверху по головке не погладят.

— И вы что ж, тоже всерьёз с женитьбой?

— А тебе какой интерес?

— Извиняюсь…

— Вот-вот, прищепи язык. Разговорился ты у меня. — Странников хмыкнул. — Да и я расслабился в этой обстановке. Как бы и с дамочками нашими такого же не случилось, а то станут заглядываться на здешних красавчиков. Объясни им обстановку, когда встретишь. Чтоб ни-ни!

— Есть.

— С Маргаритой Львовной особо поговори. Она всё же за старшую. В Симеизе чтоб носы особо не высовывали по вечерам, да хозяйку им подыщи построже.

— Понял.

Видно было, что настроение у Странникова после этого разговора изменилось, он посуровел лицом, весёлости прежней и беззаботности в глазах как не бывало. Подпортил дальнейшее Арестов. Лишь появились они в номере, стал приставать к Ковригину, пока Странников не налил ему сам, но лучше бы секретарь этого не делал: потом пришлось наливать ещё и ещё, пока водка не кончилась, а председатель губисполкома не уснул. Вечером поднять его не удалось, и к Богомольцеву Странников отправился один в сопровождении Егора, которого не переставая ругал, что тот угробил Арестова надолго, что отдых напрочь испорчен, а главное, неизвестно, как воспримет всё это Исаак Семёнович. Однако, к его удивлению, Богомольцев сообщение смущённого секретаря принял достаточно спокойно, обнял по-свойски, встряхнул в медвежьих лапах и возвестил, не скрывая от собравшихся друзей:

— Ослаб, говоришь, земеля? Ничего. Поправим. Это у него от отсутствия нашей стариковской закваски. В баньку свозим, в море мокнём. Через день-два в себя придёт как миленький. Не таких оживляли. Опосля сам с ним беседу проведу. Надолго запомнит старого Исаака!

И больше к этому пустяшному случаю не возвращался. А вот когда расставались, когда, выйдя вдвоём из ресторана и покуривая, Богомольцев со Странниковым прогуливались по набережной, долго о чём-то беседуя, Странников вдруг остановился и поманил дежурившего неподалёку Ковригина:

— Послушай Исаака Семёновича внимательно. У него к тебе порученьице деликатное, — сам отошёл в сторону любоваться волнами расшумевшегося к ночи прибоя.

Подбежав к Богомольцеву, Егор вытянулся в струнку.

— Да не таращь глаза, боец, — хлопнул его по плечу тот. — Переживаешь, наверное, что Мину Львовича ухайдакал? Не робей. С каждым бывает по неопытности. Но на будущее заруби себе на носу — негоже так с нашими.

— Так я…

— Это к слову. Чтоб на будущее. А дело вот какое… Ты же в Симеизе дамочек расселять будешь?

— Так точно.

— Найди время, забеги там к своим в ОГПУ, выясни про Загоруйко Никанора Ивановича. Земляк ваш, а мой знакомый с давних пор. Прибыл ли он, устроился, чем прославиться успел?

— Будет сделано.

— Не спеши, молодец. Слухай не в одно ухо, раз я говорю, — вроде и шутил, но сощурил маленькие глазки Богомольцев, притянул к себе Егора. — Сам к земляку-то не лезь, да и с коллегами своими про меня языком не трепи. Придумай что-нибудь, родственник, мол, дальний, то да сё. Понял?

— Так точно!

— Эх ты, так точно… — тронулись в кислой улыбке губы Богомольцева. — Где вас только учили… Не та гвардия, не та…

И, ни слова больше не говоря, развернулся, уронил плечи, словно обессилел, заковылял, тяжело переступая с ноги на ногу.

А Егор следующим утром, чуть засветлело, не разбудив Странникова, выехал автомобилем в Севастополь.

III

Первой среди встречающих разглядела Егора Аглая. Серафима, уйдя в свои мысли, рассеянно следила за мельканием пёстрой толпы за окном, сидя за столиком и подперев подбородок руками. Не покидала её засевшая дума о том, что опять начинается новый этап в её беспокойной жизни, что снова надо будет кого-то изображать из себя, боясь каждую минуту оступиться, ошибиться в поведении, в разговоре, в выдуманной однажды роли, ляпнуть что-то невпопад, а потом изворачиваться. От таких переживаний с некоторых пор её начала преследовать нервная дрожь; вот и сейчас, когда Аглая веселилась у окна, её слегка знобило — кончилась их какое-никакое, а всё же размеренное вагонное времяпрепровождение, они приехали, с минуты на минуту поезд остановится, они сойдут, шагнув в пугающую неизвестность. А впереди — игра. В этот раз игра затеяна опасная. Странников пригласил её не просто вальяжно покутить, беззаботно провести отдых у моря — она чувствовала, тот задумал что-то серьёзное. Возможно, это время станет своеобразным испытательным сроком, после чего он окончательно решит, брать или не брать её с собой в Москву, а там, может, последует и предложение официально оформить их отношения, ведь он не раз намекал, что при его новой должности высшее начальство не потерпит даже невинного флирта, ему нужна верная подруга, то есть жена. А какая из неё жена, если только и думает о Егоре. С ним-то как быть?..

— Егор! Егор! — едва не вываливаясь из окна, закричала вдруг Аглая, размахивая кому-то платочком и, развернувшись, потянулась к подруге: — Марго! Ну чего ты кобенишься? Иди сюда!

Серафима бросилась к окну, потеснила беснующуюся, поискала глазами, но поезд двигался, и всё сливалось в одно яркое пятно: она плакала и не замечала катящихся слёз.

— Проехали, — досадуя, пышной грудью Аглая подпёрла её так, что стало трудно дышать, и она отступила от окна; не унимаясь, та укоряла. — Проспали красавчика. Ну, Марго, держи меня, твово-то не узнать. Весь в