как Анастасия нажимает кнопку и свет меняется на голубой. Вижу, как Андрей тянет верёвку и ведро поворачивается, выплёскивая на кровать десять литров чистейшей святой воды. И вижу, как призрак в теле Элли, за доли секунды покидает круг. Слышу звон бьющегося стекла и становится так темно, будто мы все оказались в бездне.

Моё дыхание лихорадочное, нервное, шарю руками, а в голове рождается паника, вызванная деревянным треском ломаемых вещей. Мне страшно, не понимаю, что происходит, не понимаю, что будет дальше. А потом слышу крик Анастасии, вопль Виктора Сергеевича и голос Андрея, зовущего меня по имени. И наступает свет, и всё приходит в движение, хотя на самом деле это я оказалась прибита как бабочка к стенке комнаты. А свет — это открытые окна, впускающие свет от фонарей.

— Вот мы и поменялись местами.

Я, Андрей и Анастасия прикованы к стенам вновь изменившейся комнаты. Кровать сломана пополам, ведро, смятое под действием чудовищной силы, превращённое в угловатый шарик, валяется в углу. Там же точно с такой же силой смятые лежат камера и ноутбук. Все предметы, принадлежащие Анастасии раскурочены, разбиты, да чуть ли невзорванные, чтобы никто из нас не смог ими воспользоваться. Всё уничтожено и среди этого великолепия стоит он в окровавленном нижнем белье, но с такой счастливой улыбкой. И рядом с ним Виктор Сергеевич. Он смотрит только на сына, как будто нет ничего важнее. И в его взгляде виднеется прощание.

— Он сделал это ради жены, — совершенно спокойно сказал Клаус. — Она мертва. И она одна из нас. Виктор не смог её отпустить, поэтому решил помогать нам, чтобы когда-нибудь семья воссоединилась.

— Предатель! — громко выпалила Настя. — Лжец!

А затем она закричала. На её лице проступили глубокие порезы, как от скальпеля, симметричные, на обеих щеках.

— Не вынуждай делать тебе больно, — повторил её слова Клаус.

— Не паясничай, — оборвал его Виктор Сергеевич. — Наша сделка в силе?

— Да, — кивнул он. — А вот насчёт твоего сына, я не уверен.

— Он сделал выбор. Если он застрянет на Изнанке — я не против. Пусть будет с матерью, раз меня не хочет слушать.

— Я никогда не прощу того, что ты сделал, — не торопясь, с расстановкой, сказал его сын, поднимая голову и вперившись ненавидящим взглядом в собственного отца. — Я всегда буду помнить, что ты сделал, отец!

— Скоро это станет неважным, сын, — очень мягко ответил Виктор Сергеевич. — Передавай привет маме.

А затем он вышел из комнаты, так и не встретившись со мной взглядом. Он не хотел видеть мою боль и моё разочарование. Ведь теперь всё кончено. Я могу переместиться, но не успею забрать и Анастасию, и Андрея. И я не могу бросить одного, чтобы забрать другого. И не могу уйти, потому что просто не могу стать таким человеком.

— Как всё красиво, — оскалившись, довольно сказал Клаус. — Всё, как и планировал.

Я отрываю взгляд от Андрея и смотрю на него. Да. Всё случилось так, как он хотел. Именно это и тревожило с самого начала. Мы плясали под его дудку и никто из нас не знал, что происходит. Хотя не думаю, что он рассчитывал на пытки. Скорее верил, что Виктор Сергеевич гораздо раньше окажется здесь и переломит ситуацию. Так что теперь он зол, очень зол, хоть и скрывает это за добродушной маской. Я вижу каков он. Вижу его сквозь её черты отчётливее, чем когда-либо. Он улыбается, а с его губ стекает чёрная жижа.

— Сыграем последний акт, дорогая? — обнажив чёрные зубы, спросил он.

— Что, игры закончились? Теперь всё по жёсткому? — скривившись, отвечаю вопросом на вопрос. — В прошлый раз тебе было мало и ты решил повторить?

— О нет, — убедительно протянул он. — Я учусь на своих ошибках! — он патетично возвёл указательный палец вверх, а затем развёл руки в стороны. — Посмотри, как близко я к тебе подобрался. Ты и подумать не могла, что она это я! Рассказывала мне свои секреты, делилась неудачами и своими печалями. Мы были так близки.

Я не нашла, что ответить и отвела взгляд, посмотрев на Андрея. И только сейчас заметила, как он отчаянно пытается что-то сказать, но не может. Ему что-то мешает. Похоже Клаус решил, что Андрей и Настя не должны участвовать в беседе. Они не важны для него.

— И что дальше? Что ты намерен сделать? Ты подобрался ко мне очень близко… и даже преподал несколько странных уроков. Что теперь?

Он молча посмотрел на меня, так внимательно, так отстранённо, а затем рассмеялся.

— Ты такая серьёзная!

Он подходит ко мне и касается лица. Я отворачиваюсь, а он жёстко возвращает назад, чтобы мы смотрели друг другу глаза в глаза. Чувствую отвратительный запах гнили и серы, идущий от него. Нам было весьма тяжело кормить, мыть и убирать за ним. Его сдерживала только черта и когда нам требовалось провести ту или иную процедуру, приходилось усыплять его, чтобы хоть немного привести это тело в чувство.

Сейчас меня отчаянно тошнило от того запаха, что исходил от него. Эта вонь резала глаза, они слезились и вместе с отчаянием, поднимавшимся изнутри, будила истерику, я вот-вот была готова расплакаться от унижения и страха.

И от стыда, ведь вся моя храбрость и вся моя сила уходили, утекали как вода, сменяясь трусостью и готовностью сбежать. Пока ещё есть такая возможность. Это всё, чего хотела — сбежать от него. От его липких, грязных прикосновений, от того, как смотрит, мужским раздевающим взглядом. Он готов съесть меня, такой голод виден в его глазах. Он пододвигается всё ближе и ближе, а я даже не могу пошевелиться, настолько сильно он сжал меня.

Мне больно от его чувств. Почти не осталось воздуха и перед глазами темнеет.

А затем всё разом прекратилось. Он стоит рядом, но не близко, улыбается, но не той сальной улыбочкой, он смотрит на меня, но без того голода.

— Эту игру мы продолжим позже, — хрипло сказал он. — Осталась одна формальность, драгоценная Марго. Ты должна умереть.

Я послала его по известному адресу, а в ответ услышала смех.

— О нет, всё будет не так! — подмигнув, заявил он, а затем подошёл к Анастасии. — Твоя воля уже не принадлежит тебе. Ты ведь не позволишь ей страдать?

Он посмотрел на Настю, а затем раздался её оглушительный крик и с неё грубой невидимой рукой была содрана вся одежда, методично, медленно, с кровью и дикой болью.

— Ты ведь не хочешь, чтобы она мучилась? Не хочешь, чтобы я причинил ей такую боль, после которой она