себя всю вину за ложное письмо и осудив "неблагодарное и злобное сердце" Руссо, не выразив при этом никакого раскаяния;121 Но он не отрицал, что к письму приложил руку Хьюм. Хьюм написал д'Ольбаху: "Вы совершенно правы, Руссо - чудовище" и отказался от добрых слов, которые он ранее использовал о характере Руссо.122 Узнав от Давенпорта, что Жан-Жак пишет "Исповедь", он предположил, что Руссо расскажет о своей стороне дела. Адам Смит, Тюрго и Маришаль Кит советовали Юму молча перенести нападки, но парижские философы во главе с д'Алембером убеждали его опубликовать собственный отчет о деле, уже ставшем известным в двух столицах. Так он издал (октябрь 1766 года) "Краткое изложение спора, который разгорелся между М. Юмом и М. Руссо", переведенное на французский язык д'Алембером и Суаром; месяц спустя оно появилось на английском. В своем подписном письме от 15 октября Гримм придал ее сути широкое распространение, так что ссора получила отклик в Женеве, Амстердаме, Берлине и Петербурге. Дюжина памфлетов удвоила шум. Уолпол напечатал свою версию спора; Босуэлл напал на Уолпола; в "Précis sur M. Rousseau" госпожи де Ла Тур Юм назван предателем; Вольтер прислал ему дополнительные материалы о недостатках и преступлениях Руссо, о его посещении "мест дурной славы" и о его подстрекательской деятельности в Швейцарии.123 Георг III "следил за ходом сражения с напряженным любопытством".124 Хьюм отправил соответствующие документы в Британский музей.125

На фоне всего этого шума Руссо хранил мрачное молчание. Но теперь он решил вернуться во Францию во что бы то ни стало. Сырой климат Англии, сдержанность английского характера угнетали его; одиночество, к которому он стремился, было выше его сил. Не сделав ни одной попытки выучить английский, он с трудом находил общий язык со слугами. Он мог разговаривать только с Терезой, которая ежедневно умоляла его увезти ее во Францию. Для осуществления своих планов она уверяла его, что слуги планируют его отравить. 30 апреля 1767 года он написал отсутствующему хозяину дома, Давенпорту:

Завтра, сударь, я покину ваш дом..... Я не знаю ни о засадах, которые мне готовят, ни о своей неспособности защитить себя; но, сударь, я жил; мне остается только мужественно завершить карьеру, пройденную с честью. ...Прощайте, сэр. Я всегда буду сожалеть о жилище, которое сейчас покидаю; но еще больше я буду сожалеть о том, что имел в вашем лице столь приятного хозяина и не сумел сделать из него друга".126

1 мая он и Тереза в спешке и страхе бежали. Они оставили свой багаж и деньги, чтобы оплатить тринадцатимесячное проживание. Не зная английской географии, они воспользовались различными кружными путями, часть пути прошли пешком и на десять дней были потеряны для мира. В газетах появились объявления об их исчезновении. 11 мая они объявились в Сполдинге в Линкольншире. Оттуда они добрались до Дувра, а там 22 мая отплыли в Кале, после шестнадцати месяцев пребывания в Англии. Хьюм писал Тюрго и другим друзьям,127 прося их помочь изгнаннику, который, все еще находясь под техническим арестом, теперь возвращался во Францию покинутым.

 

КНИГА III. КАТОЛИЧЕСКИЙ ЮГ

1715-89

ГЛАВА IX. Италия Феликс 1715-59

I. ЛАНДШАФТ

Разделенная на дюжину ревнивых государств, Италия не могла объединиться для собственной защиты; итальянцы были настолько заняты наслаждением жизнью, что позволяли незрелым пришельцам убивать друг друга ради горьких плодов политики и запятнанных военных трофеев. Так золотой полуостров стал ареной борьбы Испании и Франции Бурбонов против Австрии Габсбургов. Череда войн за престолонаследие закончилась в 1748 году тем, что Испания вновь удерживала Неаполитанское королевство и Пармское герцогство; папы сохраняли контроль над Папскими государствами; Савойя, Венеция и Сан-Марино оставались свободными; Генуя и Модена были французскими протекторатами; Австрия сохраняла Милан и Тоскану. Тем временем светило солнце, поля, виноградники и сады давали еду и питье, женщины были красивы и страстны, а арии наполняли воздух. Иностранцы приезжали в качестве туристов и студентов, чтобы насладиться климатом, пейзажами, театрами, музыкой, искусством и обществом мужчин и женщин, наделенных многовековой культурой. Наполовину завоеванная, наполовину опустошенная, Италия, по крайней мере на севере, была самой счастливой страной в Европе.

В 1700 году население страны составляло около четырнадцати миллионов человек, в 1800 году - около восемнадцати миллионов. Менее половины земли было пахотной, но и из этой половины каждый квадратный фут обрабатывался терпеливым трудом и искусной заботой. Наклонные участки были разбиты на террасы, чтобы удержать землю, а виноградные лозы свисали с дерева на дерево, украшая сады. На юге почва была бедной; там сардонически улыбающееся солнце иссушало реки, землю и человека, а феодализм сохранял свои средневековые позиции. Горькая пословица гласила, что "Христос никогда не доходил до Эболи" - это к югу от Сорренто. В центральной Италии земля была плодородной, и ее обрабатывали издольщики под властью церковных лордов. На севере - прежде всего в долине реки По - почву обогатили ирригационные каналы; они требовали капитальных затрат и крестьянства, дисциплинированного для рытья русла и укрепления берегов; здесь же крестьяне обрабатывали чужую землю за долю в урожае. Но на этих изобилующих полях даже бедность можно было переносить с достоинством.

На равнинах, на холмах, у моря образовалась тысяча деревень: грязных и пыльных летом, шумных по утрам, с болтливым трудом, замедляющим свой темп в жару, молчаливых в полдень, оживленных вечером сплетнями, музыкой и любовными утехами. Больше денег итальянцы любили свою полуденную сиесту, когда, по словам прера Лабата, "на улицах не было видно ничего, кроме собак, дураков и французов".1 Сотня городов, богатых церквями, дворцами, нищими и искусством ; полдюжины городов, не уступающих по красоте Парижу; тысячи ремесленников, все еще находящихся на вершине своего мастерства. Капиталистическая промышленность вновь развивалась в текстильной отрасли, особенно в Милане, Турине, Бергамо и Виченце; но даже в текстильной отрасли большая часть работы выполнялась на домашних ткацких станках как часть семейного быта. Между аристократией (землевладельцами и церковной иерархией) и "населением" (лавочниками, ремесленниками и крестьянами) рос небольшой средний класс (купцы, банкиры, промышленники, юристы, врачи, чиновники, журналисты, писатели, художники, священники), но он еще не обладал политической властью.

Классовые различия, за исключением Венеции и Генуи, не были ярко выражены. В большинстве итальянских городов дворяне активно занимались торговлей, промышленностью или финансами. Тот факт, что любой итальянский крестьянин мог стать епископом или папой, вносил демократический элемент в социальную жизнь; при дворе обладатель выдающейся родословной мог потереться локтями о прелата скромного происхождения; в академиях и университетах интеллектуальное превосходство перевешивало кастовые притязания; в карнавальном веселье мужчины и женщины, непринужденно скрывающиеся за масками, забывали