слушатель штурманского факультета ВВМУ мечтал о том, чтобы плавать именно на торпедных катерах. Пришла практика, курсант Соляк получил направление на торпедные катера и попал на корабль, на котором боцманом был Леня. Ох и дал ему Леня тогда ума, но и научил чему нужно! Вот хотя бы первый большой переход на катерах из Гдыни в Свиноуйсьце. В море бывает по-разному, особенно с теми, кому приходится платить дань Нептуну. Раньше Соляк выносил качку более или менее прилично. Но тогда… То ли из-за переживаний, связанных с первым большим походом на боевом корабле, то ли из-за того, что он впервые выступал в роли офицера… Если бы не боцман Стрыяк, то у него желудок вывернуло бы наизнанку… Ему поручили выполнять обязанности штурмана. Теоретически, конечно, потому что шли они вместе со всем дивизионом и к тому же в кильватер, в пределах видимости, но все равно и пеленг взять было нужно, и курс проложить. А тут только в утреннем тумане мимо их корабля проплыли портовые волнорезы, как курсант Соляк почувствовал, что его желудок начинает подниматься к горлу и не нужно искать зеркала, чтобы убедиться в том, что его лицо стало зеленее травы. Он сжал зубы, стараясь забыться в работе, и только косился по сторонам, не замечают ли окружающие его состояния. Заметили. И волна была не очень высокой — три-четыре балла. Но ему хватило. В какой-то момент Соляк не выдержал и как ошпаренный выскочил на палубу. Держась за поручень, он судорожно вдыхал чистый морской воздух, делая вид, что пытается избавиться от сильной икоты. Стало немного лучше. Неожиданно кто-то так сильно хлопнул его по плечу, что он даже присел. Рядом стоял Стрыяк и протягивал краюху черного хлеба:

— Ешь, курсант!

От одной мысли о еде Соляку стало еще хуже. Он с ужасом отмахнулся от боцмана и подставил лицо ветру.

— Я тебе говорю: ешь! — Стрыяк растягивал слова с восточным акцентом. — Увидишь, дурачок, что тебе полегчает или вообще пройдет. Раз я говорю, значит, знаю.

И, как бы подавая пример, толстяк-боцман задвигал своими огромными челюстями. Соляк превозмог страх перед неизбежной катастрофой и откусил кусок хлеба, затем второй, третий… Помогло.

А потом случилось так, что Соляк стал командиром «Моруса», где Стрыяк служил боцманом. Сработались они быстро. Соляк, хотя он сам себе в этом не хотел признаваться и ко всем своим подчиненным старался относиться одинаково, чувствовал к Лене особую симпатию, правда не без взаимности.

— Пан капитан, боцман Стрыяк по вашему приказанию прибыл.

С одежды Лени стекала вода. Его широкое, покрытое морщинами лицо выражало напряжение, глаза покраснели от ударов ветра, соленой воды и оттого, что ему приходилось постоянно всматриваться в темноту.

— Как там дела наверху?

— Черт с бабой-ягой, видно, женятся. А теперь еще дьявол дождь принес.

— Борысек наверху?

— Борысек и Кожень.

— Привязались как следует? Знают, что делать?

— Само собой, пан капитан.

Соляка, особенно вначале, раздражало неуставное обращение «пан капитан», но искоренить эту Ленину привычку было делом безнадежным. Леня говорил: «Так точно, гражданин капитан», а выходя из каюты, вспомнив еще что-нибудь, спрашивал: «А что мы с этой краской делать будем, пан капитан?» И Соляк махнул рукой на это нарушение устава, которое допускал старый боцман.

— Ну в таком случае, гражданин боцман, идите на камбуз, нужно ребятам чего-нибудь горяченького приготовить, пусть кок немного кофе сварит да хотя бы по паре бутербродов сделает.

— Сию минуту все будет исполнено, пан капитан. А шторм все усиливался.

— Как вы думаете, может, нам сбавить ход на пару узлов? Как там «Морус» на волне держится?

— Ведь вы, пан капитан, знаете, он у нас всегда молодцом, но сегодня даже стонет, так его волны бьют. Не знаю, может, полегче гнать, дать ему передохнуть?

— Ясно. Домбек! Скорость — пятнадцать узлов.

— Есть пятнадцать!

В наушниках шлемофона затрещало, а потом послышался приглушенный голос поручика Линецкого:

— Здесь командир БЧ-6, разрешите вопрос?

— Почему мы так медленно тащимся? — опередил его Соляк.

— Вот именно.

— Сиди уж лучше там, у себя, в тепле и вопросов лишних не задавай. А если серьезно, наверху штормит. Успокой своих ребят: все в порядке. А как в машинном отделении?

— Нормально, шеф: грохот, жара и чертовски качает.

— Держитесь, уже немного осталось.

— Разрешите приступить к работе?

— Привет. Ага, еще минутку, Славек. Автомобиль у тебя в порядке?

— Знаешь что, старик, не издевайся над моим лимузином.

— Я серьезно спрашиваю.

— В порядке, ждет на базе.

— В город меня возьмешь?

— Если ты мне дежурство не влепишь.

— Ну хорошо, скоро будем дома.

Поручик Славомир Линецкий был на «Морусе», как принято говорить, «старшим механиком». С Соляком их разделял только один курс в училище, так что они знали друг друга давно и были на «ты». Голубоглазый красавец, блондин, спортсмен, да к тому же еще и холостяк, Линецкий был героем многочисленных романов, и, видимо, из-за того, что он пользовался таким успехом у девушек, несмотря на свои почти тридцать лет, его никак было не заставить жениться. Не помогали ни шутки и поддразнивания товарищей, а особенно их жен, ни попытки девушек, которых в окружении Линецкого хватало, — красивый поручик с «фиатом 125п» оставался верен клубу холостяков. Ну а механиком он был просто идеальным. Мощные корабельные турбины под его наблюдением работали безотказно, а механики и электрики, заканчивающие службу у Линецкого, пользовались заслуженным уважением и на сверхсрочной службе, и в Польских океанских линиях. К Линецкому всегда обращались его товарищи, если у них случалась какая-нибудь особо сложная поломка телевизора, магнитофона, транзистора или… автомобиля. Автомобиль — это была вторая большая страсть поручика Линецкого. Копаться в машине он мог бесконечно, но и водил ее тоже по-холостяцки лихо. Из-за этого ему как-то раз даже попало от командира дивизиона, которого он подвозил в город. По булыжной мостовой он гнал со скоростью более ста километров в час до тех пор, пока его не остановила военная автоинспекция. Командор Скочек чуть со стыда не сгорел и хотел тут же выйти из машины, но Линецкий его кое-как уговорил доехать до Гдыни.

— Гражданин капитан, разрешите доложить, кофе можно подавать.

Кок, матрос Данец, едва держался на ногах, балансируя с термосом в одной руке, с бутербродами и кружками — в другой. Соляк, держась за поручень и не спуская глаз с приборов, обжигал губы освежающим, ароматным напитком. Выпив немного кофе, он в какой-то момент почувствовал, что ужасно устал: в течение нескольких последних дней и ночей ему удалось поспать самое большее пару часов, а сегодня он почти с самого утра не уходит с командного