Потом все одновременно принялись орать. Или, может, это я одна орала? У меня двоилось в глазах, так что, вполне возможно, начало двоиться и в ушах. И хоть я не мастер устраивать сцены, но тут ревела как белуга, ругалась нехорошими словами и даже несколько раз нажала кнопку экстренного вызова. В этот момент, подобно рыцарю из красивой сказки, в палате появился Большой Майк с музыкальной игрушкой – пушистой киской, исполняющей мелодию «Будет так, как я скажу». Я вцепилась в него обеими руками и потребовала немедленно забрать меня домой. Медсестры не хотели меня отпускать, пока врачи не дали окончательное добро, но я стояла на своем. Алекс, кажется, умолял выслушать его, твердил, что между ними все кончено, а Стервоза при этом горько рыдала и бубнила, как она его любит. Но я все-таки сбежала прямо в ночной рубашке.

Майк отвез меня домой, уложил в постельку, подоткнул одеяло и потом тихонько рассказал Белле с Молотком о случившемся. Белла примчалась с горячим чаем и сочувствием, а Молоток занял позицию у беспрерывно названивавшего телефона – это Алекс все порывался поговорить со мной. Час назад он заявился в Барр-коттедж, но Молоток не пустил его на порог, и Майк увел Алекса к себе.

Белла говорит, что яппи Чарльз сейчас в психиатрическом отделении – результат тяжелого стресса. Чувствую, что мое место тоже там – просто в данный момент я не оч. люблю больницы. Л ххх

вложение: файл **уэксгаз. bmp**

Алекс Харланд

Ветряная мельница

Харвилл

Сев. Хенли

Оксон

Милая Люси,

Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Господи, каким же дерьмом я себя чувствую! Ты – вся такая необыкновенная, такая красивая, такая веселая, талантливая и добрая. Ты – все, о чем я мог лишь мечтать, – и даже больше. С того самого момента, когда я впервые увидел тебя, во мне все замерло и сердце перестало биться. А я взял – и все погубил, своими же собственными руками. И ради чего? Ради какой-то ерунды. Ради того, чтобы удовлетворить свое «я», ибо был жалким, подозрительным трусом. Я – самый большой подлец на свете. Я – ноль без палочки. Поникший, пристыженный, побитый и посрамленный. Без тебя я ничто.

Умоляю, позволь мне объясниться – хотя бы для того, чтоб ты знала всю историю. Я с самого начала подозревал, что Майк тебе гораздо более симпатичен, чем я, но ты сказала, что это не так, – что между вами ничего такого нет, – и я принял твои слова на веру. Я всячески старался подавлять обиду, когда, позвонив, узнавал, что ты готовишь для него ужин, или когда слышал, как часто вы вместе проводите время в пабе, встречаетесь просто поболтать, упоминаете друг друга в разговорах. Ра, я понимаю: вы с ним не только соседи, но и друзья. Так все и было до того самого вечера, когда ты познакомила меня с Габби. Именно тогда мои подозрения сделались еще мрачнее и еще глубже вгрызлись в мое сердце. Габби рассказала, что приглашена на ужин, чтобы оценить, «стоит ли игра свеч». И даже ей не составило большого труда заметить, насколько лучше вы с Майком подходите друг другу, – о чем она и сказала мне без всяких обиняков, когда вы вышли из комнаты. На меня было жалко смотреть, и она извинилась, предложив – в качестве утешения – угостить меня обедом и заодно обсудить этот вопрос. И пообещала разузнать у тебя все, что в ее силах. На той же неделе мы встретились.

Потом у нас было еще несколько встреч – исключительно невинных и целомудренных. Поначалу мы говорили о тебе – о нас с тобой, – но такие разговоры неизменно заводили в тупик, и постепенно мы обнаружили, что между нами довольно много общего. Вскоре мы стали говорить о чем угодно, но только не о тебе. Я прекрасно видел, что происходит, но не сделал ничего, чтобы это прекратить. А однажды вечером она сама приехала ко мне, на «Ветряную мельницу». Мамы в тот момент не было дома, а я засиделся допоздна – писал какую-то статью. Габби была ужасно расстроена. Это теперь я знаю, что она поругалась с Гэвином, но тогда просто начал утешать ее – тут-то все и случилось. Мы стали любовниками. После этого я уже не мог открыто смотреть тебе в глаза.

А потом ты рассказала, что у нее роман с вашим боссом. Я был вне себя от ярости. Она поставила под угрозу наше счастье. Я вызвал ее на откровенный разговор, и она не выдержала: призналась, что он нужен ей, но что любит она меня. Для меня услышать такое было тяжелейшим ударом. Я не знал, как поступить. Я даже не мог представить, сколько я для нее значу. Она преследовала меня повсюду. Она прилипла ко мне, как Гленн Клоуз в «Роковом влечении» или Шэрон Стоун в «Основном инстинкте», превратилась в обезумевшее существо, которому я не мог противиться.

Мне очень нужно, чтобы ты меня простила. Если бы я стоял перед выбором, то, безусловно, выбрал бы тебя. Но, боюсь, выбора у меня уже не осталось.

Свое будущее я представлял только с тобой. И мне по-прежнему этого безумно хочется. Никогда еще мои намерения не были столь серьезны.

И ведь у меня так и не было возможности сказать, что я люблю тебя, правда?

Алекс.

Написано на обороте открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления:

Дорогой Алекс,

Господи, ну и мастак же ты лапшу развешивать! А куда ж подевались все твои моторные метафоры? Чтиво-то было бы куда как поживее, напиши ты, к примеру: «Она преследовала меня, словно сексуально озабоченная клуша, привязанная к ракете, нацеленной на планету Клуни[91]».

Послушай, мне и правда очень жаль, что ты так мучаешься. Поверь – не стоит. Все это я уже проходила – и прекрасно знаю все ваши отмазки, типа «ответ «нет» ее никогда бы не устроил»/«нам было стыдно и неудобно»/«не мог сопротивляться природе» и т. д. и т. п. Грег был точь-в-точь такой же. И пользовался той же самой «Энциклопедией типовых отмазок для мальчиков», когда сочинял свое письмо (заметь, короче и по существу).

Что же касается выбора, то – да, ты прав, выбор сделать надо. Выбери ее, Алекс. Поверь, она тебе понравится.

Всего хорошего,

Люси

Барр-коттедж

Чизбурн

Воскресенье, 26 сентября

Мой дорогой Большой Брат,

Слабая надежда на то, что моя травма образумит семейство Гордонов и приведет к перемирию, сегодня основательно пошатнулась. Теперь все из кожи вон лезут, стараясь перещеголять друг друга: я буквально разбухла от чая и еле вмещаюсь в кресле, зажатая со всех сторон взбитыми подушками. Страшно жаль, что пропускаю девичник у Беллы, но сейчас мне совсем не до того. Думаю, Джейн тоже не поехала – пока что не могу до нее дозвониться. Вчера получила пространное письмо от Алекса: умоляет простить его и объясняет, что Стервоза похожа на Гленн Клоуз в «Роковом влечении». Разорвала письмо в конфетти и написала ответное – довольно грубое, – но отсылать не стала, т. к. может начаться нежелательная переписка. А я хочу, чтобы он навсегда ушел из моей жизни. Мама утверждает, что давно предвидела такой финал, т. к. Алекс уж слишком напоминал ей Грега.