Человеку с таким блестящим образованием, как у него, найти ее было нетрудно. Можно было пойти учительствовать в школу или же стать преподавателем открывшегося в Пхеньяне народного университета, но он решил устроиться в газету. Здесь вольготнее, здесь ты не привязан к месту, а это самое главное. Ведь для него работать «от звонка до звонка» было равносильно тому, чтобы попасть в рабство к какому-нибудь южноафриканскому алмазному олигарху. Так он и стал разъездным репортером. Платили немного, но на скромную еду и дешевую выпивку хватало. А тут еще ему предложили написать книгу о том, как живет и развивается Корея после ухода японцев. С этой целью он и отправился в путь. К тому времени, как он сел в этот поезд, Сон исколесил почти всю Северную Корею, исписав иероглифами не одну тетрадь. И все было бы хорошо, если бы не тот человек, что подсел за его столик в ресторане. Они тогда изрядно выпили, после чего тот и обратился к нему с этой странной просьбой.

А всего-то и нужно было пойти в один из вагонов и спросить у проводников, в каком купе едут севшие в Хабаровске пассажиры.

– А вы можете узнать этого человека? – спросил Козырев.

Закрывшись в купе, они вели допрос задержанного. Тот сидел, не шелохнувшись, между двумя «смершевцами», тогда как Козырев с Цоем расположились напротив них.

Сон закивал головой.

– Надо искать эту сволочь, – сказал старшой. – Кстати, как этот ваш новый знакомый выглядит? – обратился он к Сону. Цой перевел вопрос, и «твидовый пиджак» в ответ что-то залепетал.

– Он говорит, что это большой и сильный человек, – проговорил Цой. – Что его очень легко узнать. Но он боится его…

– Почему боишься? – строго взглянув на пленника, спросил Жора.

– Большой человек обещал убить его, если он его выдаст, – перевел слова задержанного майор.

Алексей тоже задал вопрос Сону.

– Может, вы видели, с кем кроме вас общался этот, как вы его называете, большой человек?

Тот покачал головой: нет, дескать, никого не видел.

– А вы хорошенько подумайте, – посоветовал ему Жаков.

Тот, прикрыв желтыми веками свои раскосые глаза, начал мучительно вспоминать. Неожиданно он встрепенулся.

– Сон говорит, что, когда он утром завтракал в ресторане, туда вошел большой человек и сел за стол. А через некоторое время к нему подсели трое… – перевел майор его слова.

– Ну вот, видишь!.. Оказывается, у тебя хорошая память, – усмехнулся Бортник.

– Этих троих вы тоже сможете узнать? – спросил корейца Жаков.

Тот, выслушав перевод, пожал плечами и что-то сказал Цою.

– Наверное, сможет, – ответил тот.

– Ну, тогда пошли искать этих людей, – решительно произнес Алексей. – Товарищ Козырев, – обратился он к старшому, – надеюсь, вы не против, если мы с капитаном Бортником и вот с этим гражданином, – он кивнул на Сона, – отправимся на поиски убийц?

Тот был в растерянности.

– Я прямо и не знаю, что делать. Вот вы уйдете, а вдруг убийцы снова появятся в вагоне? И что тогда?.. Цой, что ли, будет защищать наших подопечных? Нет-нет, наверное, я все-таки вас не отпущу…

– А давайте мы попросим проводников закрыть вагон на ключ, – неожиданно сообразил Бортник.

– Правильно, – поддержал его Алексей. – Одним ключом они закроют двери, а другой мы возьмем с собой. Нам же надо как-то вернуться…

– Ну, это другое дело! – обрадовался Козырев. – Но на всякий случай ты все-таки, майор, заряди свой наган, – обратился он к Цою. – Я тоже буду наготове.

Он достал из рундука свой потертый портфель и, пошарив в нем, извлек именной «браунинг».

– Так, гражданин хороший, давай-ка вставай – нечего рассиживаться, – взяв Сона за шиворот, произнес Жора. – Ты скажи ему, – это он Цою, – чтобы хорошо себя вел, иначе пулю получит в лоб… И еще: заметит что, пусть сразу знак нам подает. Вот так!.. – закончил он свой короткий инструктаж.

Они ушли. Следом, прихватив оружие, вышли в коридор и Козырев с Цоем.

– Ну, Господи, помоги им!.. – глядя «смершевцам» вслед, прошелестел губами старшой. Это у него всегда так: в Бога вроде и не верил, но в трудную минуту всякий раз обращался именно к нему. То ли это была привычка, то ли подсознательное ощущение некоей силы, единственно способной в этот момент ему помочь.

1

Поезд простоял в открытом поле до самой ночи. Темнота, опрокинув вверх дном потерянный день, заплясала алым ветреным закатом в окнах вагона. В коридоре было тихо и сумеречно. Однако эта тишина была обманчива, и о том знали все в группе Козырева. Выставив в коридоре посты, старшой вернулся в купе. Там, как и во всем вагоне, не было света.

«Черт возьми! Мы когда-нибудь доберемся до места? – опустившись на полку и уставившись в черный квадрат окна, подумал он. – Проклятое время. Все в нем зыбко и ненадежно. Но ничего, все когда-то кончается. Вот и мы, в конце концов, избавимся от тяжкого груза обязательств – только бы железнодорожники поскорее решили вопрос с углем. Бардак какой-то! Неужели нельзя что-то придумать?..»

Козырев тяжело вздохнул и прислушался. В коридоре было по-прежнему тихо. Люди, напуганные давешним происшествием, заперлись в своих купе и старались лишний раз оттуда не высовываться.

Впрочем, и Козырев был напуган не меньше, чем они. Только он не за себя боялся – за дело. Ради него он даже готов был пожертвовать своей жизнью. Зная это, партия постоянно посылала его на самые трудные участки работы. Слава богу, пока что ему везло. Надо надеяться, что и на этот раз повезет. И тогда он вернется в Москву. Интересно, жена приготовит к приезду его любимые пельмени?..

Неожиданно за тонкой переборкой купе раздался звонкий дребезжащий смех, взорвавший тишину вагона. Козырев поморщился. Неужто этот Бортник снова взялся за свое? Но ведь не время в цацки играть. Надо пойти и прекратить это дело. Правильно говорят: коль женщина на корабле – быть беде. Тут, конечно, не море, но бабы – они и на суше бабы.

Он тут же припомнил один случай, что произошел в Гражданскую. Была в их полку одна барышня. Из бывших. Приятная такая, ухоженная, с хорошими манерами. В Первую мировую она работала во фронтовом госпитале, потому лекарское дело знала хорошо. В революцию пришла, как сама говорила, по собственной воле, потому как считала царскую Россию каторгой для народа.

Пожалуй, не было тогда ни одного красноармейца, который бы тайно не вздыхал по этой цаце. Но разве подойдешь к ней со своей любовью? Ей, поди, нужен был образованный, с белой косточкой. А что они? Дрань на драни… Да и грамматешки никакой – о чем тогда с ними говорить?

И все-таки один парняга решил рискнуть. Не то из калужских он был, не то из вятских – этого Козырев уже и не припомнит. Ничего особенного. Так, рыжий весь и телесами не больно. Про него знали то, что он до войны служил приказчиком у одного заводчика. Ну а те ухари известные. Где плохо лежит, обязательно хапнут. Вот и тут… Мол, «раз смелых нет, то фельдшерицей займусь я». Начал он издалека. То шоколадку для крали раздобудет, то цветы ей принесет, то парным молочком побалует. Так и пристегнул девку к себе.