— Задержка оральной фиксации. Раннее отлучение от груди. Перенос Эдипова комплекса. Или еще что-то в том же духе.

— Серьезно, Цинк. Почему?

— Потому, что мужики по сути — похотливые скоты, Дебора. Природа зверя. Потому раса и выживает.

— А я-то надеялась, что эти древние инстинкты не дожили до наших дней.

Чандлер покачал головой.

— Они никогда не исчезнут. Феминизм просто слегка изменил правила игры. Каждому мужику по-прежнему хочется залезть женщине под юбку, и если ради этого надо немного пофилософствовать — пожалуйста! А самые отъявленные кобели те, что искренне верят, будто живут согласно новой философии. В мире царит обман, Дебора. Порой мы обманываем самих себя.

— И сейчас?

— Да, и сейчас.

— Это говорит Чандлер-циник?

— Нет, Чандлер-реалист.

— Что хорошего тебе сделал Карадон? Ты все ему прощаешь.

— Я серьезно напортачил в деле, которое привело меня в Род-Айленд. Посадил одну сволочь без достаточных улик, а его порезали в тюрьме. А мы, как саперы, ошибаемся только раз. Адвокат этого гада возбудил дело, чтоб упрятать меня за решетку. Потому мне и пришлось так внезапно сорваться из Лондона. И вдруг без одной минуты двенадцать Билл Карадон раскопал порнофильм, где для вящего эффекта одну из звез-дюль прикончили по-настоящему, а деньги на съемки дал — угадай кто — наш порезанный друг. У адвоката тоже оказалось рыльце в пушку, там и его денежки крутились, и слуша-нье дела закончилось, не успев начаться: до выяснения вновь открывшихся обстоятельств Юридическое общество временно лишило этого субчика права юридической практики. Иск судья так и не увидел.

— А что с этим… порезанным?

— Умер.

— Ну и как ты после этого себя чувствуешь?

— Прекрасно! Он заплатил за женщину по имени Дженни Копп и косвенно — за жертву порнофильма. Я сторонник суровой справедливости, Дебора, какие бы формы она ни принимала.

Они стояли одни на застекленном балконе под россыпью звезд. Из-за французских дверей долетала танцевальная музыка: в «Хьятт-отеле» давали «Бал красных мундиров». Дебора была в длинном черном платье с лифом из широких перекрещенных бретелей, завязанных сзади на шее, Чандлер — в парадной форме инспектора КККП: короткая куртка из красного сукна с аксельбантами, синий жилет, белая плоеная рубашка с черной бабочкой, синие брюки с желтыми лампасами и черные сапоги со шпорами. На эполетах соответственно чину поблескивали золотые короны, в петлицах мерцали золотые эмблемы полка.

Дебора посмотрела на звезды и спросила:

— Видишь комету Галлея?

— Нет. Но она наверняка там.

Она нежно прижалась щекой к его плечу.

— Знаешь, о чем я мечтала в детстве, дома, среди всех наших проблем, Цинк? Вот прилетит комета Галлея и унесет меня в далекий, совершенный мир. И я помчусь сквозь бархатно-черную космическую пустоту на стремительном серебряном шаре, оставляющем искристый след.

— Жизнь ходит по кругу, — сказал канадец. — Лучшее и худшее всегда повторяется.

— Эй, да ты приуныл. Выше нос, Цинк.

Цинк медленно отстранился. Он глубоко вдохнул и спросил:

— Почему ты обманула меня? Сказала, что никогда не бывала в Ванкувере?

Дебора нахмурилась.

— О чем ты?

— В тот вечер в Провиденсе, когда мы пошли потанцевать, ты сказала, что никогда не бывала здесь. Что знаешь Ванкувер только по фотографиям и проспектам туристических бюро.

— Да, — подтвердила Дебора.

Чандлер полез в карман и вынул копию авиабилета.

— А это говорит об обратном. Десятого января ты прилетела сюда из Нью-Йорка и на следующий день вернулась. А несколько дней спустя улетела в Провиденс.

— Цинк, в Нью-Йорке я обивала пороги издательств. Не понимаю, о чем ты. Дай мне взглянуть на билет.

Он передал билет Деборе.

— Откуда это у тебя?

— В тот вечер в Провиденсе, перед тем как позвонить тебе и предупредить, что я срочно вылетаю в Лондон, я передал полученную от тебя информацию ФБР и попросил одну знакомую проверить ее. Заодно она проверила и тебя, а справку переслала в Ванкувер.

— Так ты для этого пригласил меня на бал? Обвинять и уличать?

— Дебора, после возвращения из Лондона я даже не заглядывал в дело. До вчерашнего дня. Я думал, что с гибелью Рики и Сакса Хайдов его можно считать закрытым. А тебя пригласил сюда, потому что люблю.

— Почему же ты вчера опять полез во все это?

— Кое-что не давало мне покоя. Лоб Деборы покрылся испариной.

— Что же? — спросила она.

— В ночь своей смерти Розанна вызвала на дом натурщика. Когда в два часа ночи молодой человек явился, ему не открыли. Я подозреваю, что убийца Розанны в это время был в номере. Полчаса спустя, после ухода парня, вниз спустилась женщина — ее видели маляры, работавшие в вестибюле. Думаю, она хотела ввести их в заблуждение, заставив думать, будто она — Розанна: это позволяло ей беспрепятственно уйти и не бояться, что впоследствии ее опознают.

— Но это была притворщица Рика в очередной роли…

— Вот и я так думал, тем более что двенадцать часов спустя видели, как Рика, переодетая Розанной, уезжает в аэропорт. К тому времени они с братом растворили труп Розанны в кислоте и весь шахер-махер шел полным ходом.

— Я… Я не понимаю. — Зрачки Деборы невольно расширились.

— В ту ночь Сакс, он же Сид Джинкс, и Рика отправились в пентхаус с намерением убить Розанну и завладеть ее деньгами. А если Розанна уже была мертва, когда они пришли? Неужели близнецы отказались бы от задуманного, зная, что подлинный убийца не может их выдать, не выдав себя?

— Нет. — Дебора медленно мотала головой, как в трансе.

— Я вновь обратился к материалам дела. Мне хотелось выяснить, не было ли у кого-нибудь другого в Ванкувере мо-тива для убийства Розанны. Тогда-то я и нашел билет, подколотый к справке ФБР.

— Нет…

— Последние два месяца меня подсознательно беспокоило то, что я услышал от одного из маляров. Когда мы с Кара-доном допрашивали его, он все время вспоминал пышный бюст женщины, которая в два тридцать спустилась вниз. Дебора, когда я дрался в Колодце с Саксом, я видел привязанную к жертвеннику голую Рику. Я видел ее и на сцене. Она была плоской, как доска.

Цинк вдруг уловил знакомый едкий запах пота. Этот запах он слышал всего однажды. Пот бывает разный — от тяжелой работы. От страха. И от безумия.

В глазах Деборы промелькнула темная тень. Она вдруг взвизгнула и закрыла лицо руками.

— Свет! Свет! — жалобно вскрикнула она.

Слепящая белизна обожгла ей глаза и молнией прошила сознание.