пожаром. Немецкая авиация забрасывала его сотнями зажигательных и фугасных бомб. Население кинулось по дороге к Урицку (Лигово) и Стрельне.

Оставив машину на окраине, мы стали пробираться через горящие кварталы. Около одного из разрушенных домов встретили раненого красноармейца. Он нес на руках окровавленную девочку лет пяти. Русая ее головка поникла, и безжизненно повисли тоненькие ручки. Боец замотал головой, когда мы вызвались помочь ему, и, шатаясь, побрел дальше.

Мы пересекли горящее Красное Село и выбрались в поле, рассчитывая найти там командный пункт какой-либо части. Казалось, что красносельский рубеж прорван во многих местах. Все видимое пространство клокотало разрывами. То здесь, то там дымились горящие танки.

Саперы Евстифеева уже прошли вперед. Лисовский, глядя в бинокль, считал вражеские танки, ползущие по обе стороны шоссе. До них было километра полтора. Они то спускались в низины, то снова вылезали на высотки. Тридцать… сорок… шестьдесят… семьдесят…

– Огнеметные есть, – заметил Пилипец.

Действительно, из некоторых танков временами вырывалась струя пламени. Они штурмовала доты.

Нам удалось найти командный пункт одной из рот артиллерийско-пулеметного батальона. Но он уже перестал быть пунктом управления, телефонной связи не имел. Два красноармейца укладывали на носилки тяжелораненого политрука. Командир роты погиб полчаса назад. Рота вела бой, окруженная штурмовыми группами немцев.

Мы спросили, где может быть 3-я гвардейская дивизия народного ополчения.

– Должно, там, – прохрипел политрук и с трудом поднял руку, показывая район севернее Красного Села.

Раненому было тяжело, но он отдавал последние приказания:

– Григорьев… остаешься старшим… До ночи держись… Слышишь, что ли, Григорьев?..

Пулеметчик, к которому обращался политрук, смотрел в амбразуру, не поворачивая головы. Потом закричал красноармейцам:

– Да несите вы его скорей, чего тянете! Не видите, что ли, кончиться может… – И уже спокойнее, даже мягко: – Слышу, товарищ политрук, слышу. Сделаем все.

Капитан Евстифеев сам нашел нас.

– Как дела? – спрашиваю его.

Командир батальона не может сказать ничего утешительного. Все его саперы сразу же включились в бой. Группа Королева подорвала три танка, но потеряла семь человек. Расчет Ульянова поджег бутылками две машины и потерял пять человек. В бой вступили тяжелые танки немцев. Малокалиберные пушки из дотов не пробивают их лобовую броню.

Евстифеев попросил разрешения остаться здесь, у ропшинской развилки, и вызвать сюда из Пулкова еще одну роту своих минеров. Я согласился.

– Где же все-таки штаб третьей гвардейской дивизии народного ополчения? – добивался от него Пилипец.

– Говорят, его разбомбили, – ответил Евстифеев. – Остатки переместились к северу. Похоже, к шоссе на Стрельну. Связи с ним нет.

Слева, со стороны лагеря, и за озерами, в районе Николаевки, гремела артиллерия. Тучи дыма поднимались над барачным городком.

Мы тронулись в обратный путь к нашей машине. В узеньком переулке Красного Села попали под шквальный минометный налет и прижались к стене полуразбитого сарая. Осколки секли бревна над нами и в конце концов зацепили ногу Пилипца, которому никак не лежалось спокойно. Помогая ему, кое-как добрались до машины.

Павел Яковлев ждал на том же месте, где мы его оставили. Он вырыл для себя щель и выскакивал из нее лишь после близких разрывов, чтобы осмотреть дыры в кузове „эмки“.

Выехать на Пушкинское шоссе и попасть в Пулково не удалось. Танки противника прошли из Дудергофа на Горскую и Николаевку, отрезав Красное Село. Не теряя ни минуты, помчались к Урицку. Через каждые двести метров на шоссе стояли пушки 14-й противотанковой бригады. Два тяжелых танка дежурили в засаде у железнодорожного переезда. На перекрестке около поселка Володарского расположился вооруженный отряд пожилых рабочих Кировского завода. С ними было два танка „КВ“.

Всю ночь и половину следующего дня шел бой у Красного Села. Части 3-й гвардейской дивизии народного ополчения и 14-й противотанковой бригады, танкисты и моряки сдерживали ожесточенный натиск неприятеля. Артиллерия кораблей Балтийского флота вела огонь всеми калибрами. И все же к вечеру 12 сентября немцы заняли Красное Село, обойдя его с востока. Из Красного Села часть сил противника двинулась на город Пушкин и к Пулковским высотам, а другая часть – на Урицк и Стрельну. Завязались бои и в Красногвардейске.

Глухие отзвуки артиллерийской канонады уже доносились до ленинградских окраин. Каждый житель все больше ощущал тяготы фронтового города. С 12 сентября населению вторично сократили норму выдачи хлеба»[154].

11 и 12 сентября продолжались контратаки бригады морской пехоты. Также останавливали наступление в районе Ропши танковые части – фактически у противника не имелось эффективных средств для борьбы с тяжелыми танками КВ. Пробивали броню КВ лишь 88-миллиметровые зенитные орудия. Если они на позициях отсутствовали или были выведены из строя, заслон из танков становился непреодолимым препятствием. Однако прорыв в районе Красного Села и Дудергофа ликвидирован не был.

12 сентября штаб 42-й армии докладывал: «Части 3-й гв. ДНО под натиском противника силой двух батальонов разбежались. Оба фланга 1-й брмп из-за этого охватываются противником справа у Риммолово и Камерязи, слева у отметки 112,1»[155].

Отсутствовала связь и с командованием 3-й гв. ДНО, и со штабом Красносельского сектора Красногвардейского укрепрайона. Организованно отвести войска на позиции у Пулкове оказалось невозможно. Потеря Красного Села и Дудергофа стала очень серьезным ударом по обороноспособности защитников города. Оба населенных пункта находились на пересечении магистральных дорог и шоссе, ведущих к Ленинграду и к Пулковским высотам, к Киевскому шоссе, и были прекрасным естественным (возвышенности) рубежом, подходящим для длительной обороны. Но вражеские войска в ходе боев за Красное Село и его окрестности понесли потери, которые не позволили продолжать наступление и взять последний рубеж обороны Ленинграда (Стрельна – Урицк – Пулково) с ходу.

12 сентября – в каком-то смысле решающий день. Если бы противник продвинулся дальше, то его ожидало лишь незначительное сопротивление на незаполненном до конца войсками Пулковском рубеже. Командование 42-й армии потеряло контроль над ситуацией и предпринимало неверные и неуверенные шаги, которые могли привести к катастрофе – последние резервы бросались в бой с ходу, не успев занять позиции. Причем задачи им ставились нереальные: переходить в контрнаступление, выбить противника из уже занятых им населенных пунктов. Именно сопротивление на Гатчинском (Красногвардейском) направлении не позволило прорвавшимся немецким частям идти дальше. Их фланги были оголены, и существовала опасность их окружения. Наступление приостановилось. Бои в окрестностях Красногвардейска и вокруг него настолько важны для понимания ситуации на Красносельском направлении, что нам стоит обратиться к этим событиям и рассмотреть их чуть подробнее.

Вечером 12 сентября немецкие части захватили Романовку и блокировали возможность отхода советских войск из Гатчины (Красногвардейска) на Пушкин. В итоге для возможного отхода остался лишь один коридор