– С самой сказочной, – пошутил Арлинг, хотя ему было совсем не смешно. Чем больше говорил Сахар, тем мрачнее становилось у него на душе. Была ли это зависть, он не знал, но симпатии к Сохо значительно поубавилось.

– Например, говорят, что он умеет летать, – хмыкнул керх. – А еще, что он знает все языки мира, может целый месяц жить без воды и пищи, умеет поворачивать голову назад, словно птица, и видит в темноте. Самую правдоподобную сказку мне рассказала Атрея. Она как-то напилась и разоткровенничалась. Так вот, Сохо знает древнее искусство боя, которым владели воины Нехебкая. И знает его очень неплохо. Откуда – это другой вопрос. Кто-то говорит, что это бывший настоятель Пустоши, несмотря на запрет, обучил его. Другие считают, что Сохо получил знание от самого Нехебкая. Как бы там ни было, но он действительно один из лучших бойцов, которых я встречал.

– Лучше имана? – ухмыльнулся Арлинг, довольный, что подловил друга, но Сахар серьезно кивнул, и, наклонившись, едва слышно прошептал ему на ухо.

– Я однажды видел, как они дрались.

– Сохо с иманом?

– Да! Сохо отбивал все атаки учителя с такой легкостью, словно сражался с ребенком. А когда ему надоело, обездвижил его одним касанием руки.

Регарди прикусил губу. Наверное, Сахар что-то напутал и истолковал увиденное по-своему. Например, учитель мог поддаться сыну.

– А что это за искусство такое? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал не сильно заинтересованно. Ведь ему было все равно, что там умел этот Сохо.

– Его называют «солукрай», – охотно пояснил керх. – Или «Последний Танец Изгнанного», но мне кажется, перевод уже в наше время придумали. Я как-то спросил о нем имана, на что он мне ответил…

Но что ответил учитель, Арлинг не расслышал, потому что гости вдруг закричали, одобрительно затопав ногами.

– Расскажи нам о Согдарии, Сохо! – закричал кучеяр, сидящий напротив. – Хотим знать, как живут северяне!

Поборов желание запустить в шумного гостя баранью лопатку из тарелки Сахара, Регарди наклонился к керху еще ближе:

– Так что тебе сказал иман?

– Ничего, – фыркнул керх. – Отправил бегать на стену, словно я провинился. До самой ночи. Но на следующий день я пришел к нему снова и повторил вопрос. И тогда он сказал, чтобы я забыл о солукрае, потому что человек должен оставаться человеком и всегда помнить о смерти. Однако со временем я все-таки вытащил из него то, что хотел. Так вот. Солукрай появился в тот день, когда Нехебкай был изгнан на землю. Бога жгло пламя мести, угрожая испепелить его самого и новый мир, куда он попал. И тогда, по совету Сомневающегося, он превратил свой гнев в танец. Так родился солукрай. Гнев Нехебкая прошел, но танец подглядели слуги, которые, несмотря на запрет своего хозяина, сохранили его для потомков. Со временем, солукрай превратился в одну из самых смертоносных боевых систем мира, просочившись от серкетов во многие секты. Например, к етобарам. Говорят, они обучают ему адептов с младенчества. Многие Скользящие считали, что это знание нужно предать забвению, и среди них был иман. Беркут думает, что это и было причиной того, что учитель ушел из пустоши, оставив служение Нехебкаю. «Забудь о солукрае, – сказал мне иман напоследок – ведь если стоишь прямо, кривая тень не страшна. Солукрай украл у меня сына, я не хотел бы потерять еще и ученика». Вот так. Больше мы об этом не разговаривали.

Сахар замолчал, но его рассказ только подогрел любопытство Арлинга. «Жаль, что здесь нет Финеаса», – подумалось ему. Уж кто должен был знать об этом солукрае, так это Фин. Кучеяр был помешан на боевых искусствах. Вот только Финеас был далеко, а Сохо, овладевший таинственным искусством боя, сидел в паре салей от него и ругал Согдарию.

– А кто его мать? – спросил Арлинг, вспомнив, что давно хотел разузнать о женщинах имана.

Но Сахар только пожал плечами.

– Одни болтают, что она была артисткой из бродячего цирка, другие считают, что она прислуживала жрецам в Пустоши. Я как-то пытался разговорить Атрею, но понял, что наступил еще на одну больную семейную мозоль. По слухам, жена имана оставила его с ребенком, едва оправившись от родов. Убежала то ли с бродячими керхами, то ли с караванщиками. В Балидет Тигр приехал уже без нее. Сохо тоже прожил с ним недолго. Как я понял из слов Атреи, иман что-то пропустил в его воспитании, увлекшись школой и Белой Мельницей. Когда Сохо исполнилось десять лет, мальчишка сбежал в Пустошь вместе с серкетом, который приехал на Летние Испытания. А обратно возвращаться уже не захотел. Не понимаю, за что иман его любит.

Арлинг понял, что слишком сильно вонзил ногти в ладонь, и заставил себя расслабиться. Жалость в голосе Сахара была предназначена иману, но ему казалось, что ее тугие плети впиваются в его собственную спину.

– Сколько ему сейчас? – спросил Регарди, поняв, что определить возраст Сохо по голосу не получится.

– Наверное, под тридцать, может, меньше, – пожал плечами Сахар. – Мне надо отлить, но сюда я, наверное, уже не вернусь. Ты тоже не засиживайся. Не думаю, что Сохо обидит наше отсутствие.

Арлинг кивнул, соглашаясь с керхом. Однако возвращаться в Дом Утра не было смысла. После того, что он узнал, у него вряд ли получится быстро заснуть. Его переполняли эмоции, а шрам в боку напоминал о себе короткими толчками боли.

«Не надо было столько жрать», – сердито подумал Регарди. Пожалуй, самая интересная часть пира кончилась. Ему тоже пора было уходить.

Он уже собирался встать с подушки, как вдруг трапезную наполнили давно забытые имена из прошлого. И хотя Арлинг думал, что они уже давно ничего не значили для него, ему внезапно стало не по себе. Словно из жаркой Сикелии его волшебным образом перенесло в заснеженную Согдиану, бросив головой в ледяную прорубь. Из нее было трудно выбраться в одиночку.

– Императору Седрику стоило родиться женщиной, – рассказывал Сохо, с трудом сдерживая смех. – Его новое стихотворение о бутоне розы, который не хотел распускаться, весьма популярно. Говорят, его зачитывают осужденным перед казнью в знак доброго отношения императора ко всем поданным. Предлагаю перенять этот обычай у наших соседей. Вы только представьте, как взлетит посещаемость казней. Я бы многое отдал, чтобы посмотреть на лицо висельника, которому перед смертью читают о прекрасном закате.

Над столами с изрядно поредевшими блюдами прокатился дружный смех, и довольный вниманием Сохо продолжил:

– Канцлер у них тоже веселый. Последняя столичная байка – о том, как он приказал напоить арвакских послов журависом и отправить пешком до Гундапакса, откуда многострадальных должен был забрать корабль. Война драганов с арваксами похожа на борьбу муравьев за огрызок яблока. Было бы что делить. Пара комков грязи, которые кто-то назвал островами. Согдария мельчает, стаптывается, грязнет в маразмах. В столице все давно покупается и продается. К примеру, я заплатил всего триста согдариев, чтобы попасть на Городской Совет, где чиновники отчитывались о проделанной за год работе. Их сочинения представляли не больший интерес, чем стихи императора, но мне хотелось посмотреть на Канцлера, этого человека-легенду, которого почему-то называют Бархатным. Должен признаться, я был разочарован. Может, раньше он и был Бархатным Человеком, но со временем его сильно поела моль. В его словах и поступках виден жалкий старик, который из последних сил цепляется немощными пальцами за штурвал власти. В его былом покрывале величия столько дыр, что не за горами тот день, когда порвутся последние нити, и перед нами окажется беспомощный скелет, который развалится от первого сквозняка.