— Лейтенант, но почему вы не остались во Владивостоке, на «Варяге»? Это ведь самый героический корабль нашего флота? — раздался очередной вопрос из щебечущей стайки поклонниц.

— Мне скучно, бес! — как не раз и в своем времени, и уже в этом, во Владивостоке, ответил на подобный вопрос Балк. Но тут привычное течение беседы — после такого признания обычно следовали восхищенные вздохи женской половины слушателей, и можно было подсекать подходящую жертву — было нарушено.

Из дальнего угла палаты, где в тяжелом забытье лежал позабытый всеми мичман с «Баяна», раненый еще во время рейда на японские транспорты, раздался глубокий, уверенный и насмешливый девичий голос. Поившая мичмана девушка, до сих пор не не обращавшая на героя дня никакого внимания, внезапно решила поучаствовать в беседе:

Что делать, Фауст?

Таков положен вам предел,

Его ж никто не преступает.

Вся тварь разумная скучает:

Иной от лени, тот от дел;

Кто верит, кто утратил веру;

Тот насладиться не успел,

Тот насладился через меру,

И всяк зевает да живет —

И всех вас гроб, зевая, ждет.

Зевай и ты.[83]

— Сухая шутка, — машинально пробормотал себе под нос пораженный Балк, и довольно невежливо отодвинув с дороги обступивших его девиц, направился в декламатору.

Из угла на него из-под платка и копны кое-как уложенных рыжих волос смотрела пара голубых, нет, синих, нет — ярко-васильковых глаз. Герой войны, взявший на абордаж броненосный крейсер, подорвавший мост, построивший бронепоезд и прорвавший на нем кольцо окружения, только что разблокировавший гавань Порт-Артура лейтенант, без пяти минут капитан второго ранга Балк был поражен в самое сердце, и тонул, тонул в этих глазах… «Похоже, что Великому Князю Михаилу придется самостоятельно покомандовать еще пару дней, война подождет», — мелькнула в голове Балка странная мысль.

ИЗ ЗАПИСОК ВОЛЬНООПРЕДЕЛЯЮЩЕГОСЯ АНТИПОВА, СОСТОЯЩЕГО ПРИ ОТРЯДЕ ПОЛКОВНИКА ГРАФА Ф. А. КЕЛЛЕРА

«Русский инвалид», номер от 29 ноября 1904 года

Полковник Келлер внимательно рассматривал в бинокль дорогу на Бицзыво, по которой двигались цепочки китайских кули под конвоем японских солдат. Очередной транспорт с боеприпасами для 2-й японской армии разгрузился…

Да, японцы с нетерпением ждали прибытия именно этой колонны — китайцы, упираясь изо всех сил, волокли на себе и в арбах винтовочные патроны, снаряды к 12-см гаубицам Круппа и 7,5-см пушкам Арисака. Изредка, кроме носильщиков и бурлаков, попадались и группы тяжелогруженых арб, которые тянули впряженные по пять-шесть бурые мулы, серенькие невысокие лошадки и крохотные ослики.

«Уо-уо!» — кричали погонщики-китайцы. Японские солдаты, распределившись по-отделенно вдоль колонны, тщательно вглядывались в окружающие горные склоны, кусты и купы деревьев. Они уже слышали о новой русской выдумке — внезапных налетах русских «kazak»-ов и кавалеристов, обстреле колонн с разгоном местных носильщиков и захватом или уничтожением так необходимого сражающейся на Цзиньчжоу 2-й армии имущества. При этом даже меры охранения помогали не всегда. Именно поэтому столь важный груз сопровождал целый батальон, два эскадрона кавалерии, да еще и с горным орудием. Дозоры, возглавляемые младшими офицерами, должны были заранее предупредить о засадах. Впрочем, большая протяженность колонны не позволяла осуществить ее плотное прикрытие.

Но японцам не повезло. Китайские «доброжелатели» уже донесли до русских весть о приходе в Бицзыво транспортов с боеприпасами, счастливо избежавших внимания русских вспомогательных крейсеров из Владивостока и миноносцев из Артура. И поэтому на пути колонны засели в засаде не только две сотни забайкальских казаков, но и пластуны из охотничьих команд, собранные из бывшей пограничной стражи… Поговаривали что Великий Князь Михаил чаще просто озвучивает подсказанные ему этим странным и знаменитым молодым моряком — Балком, решения. Но только за спиной и только вполголоса…, поскольку и князь, и лейтенант были известны своими решительными характерами и владением оружием. Не зря первый носил кличку «Фокобойца», а второй — второй имел уже несколько кличек, среди из которых была «Хана чиновникам». Правда, Келлеру с Балком лично пока встречаться не довелось. Но среди казаков был один из отряда Балка — забайкалец хорунжий Федор Каргин. И его рассказы о делах Балка заставляли задуматься — не хвастает ли казак, преувеличивая, как обычно свойственно охотникам и путешественникам в их рассказах. Впрочем, множество других свидетелей утверждало об истинности таких рассказов. Размышления графа прервал звук, сильно напоминающий звук рвущегося полотна, только более громкий, и суховатый. Треск Максима возвестил, что в засаду попал передовой японский дозор. Одновременно появился посыльный от казаков с сообщением об уничтожении взятых «в ножи» боковых дозоров японцев в предгорьях. Начало боя шло точно по плану. Японская пехота стремительно собираясь во взводы и роты, оставляя лишь небольшое охранение, двинулась вперед. За нею устремился расчет с орудием. В этот момент выстрелы мосинских винтовок и треск трех пулеметов раздались уже с левого фланга практически на всем протяжении колонны. Расстреливаемые почти в упор японцы заметались, теряя людей, в первую очередь офицеров и всякое подобие порядка. Хаоса добавляли разбегавшиеся китайцы, орущие ослики и горящие китайские арбы, а также взрывы импровизированных ручных гранат, которыми были вооружены пластуны. Под прикрытием огня засады несколько взводов пластунов и группы казаков атаковали японских кавалеристов. Часть из них попыталась принять бой в конном строю, но была рассеяна лучше владевшими холодным оружием русскими. Остальные рассыпались в разные стороны, еще больше увеличивая беспорядок в колонне. Лихим броском один из взводов захватил группу повозок в центре колонны, и угрожая китайским погонщикам оружием, погнал ее в предгорья. Позднее, описывая этот бой, русские не без удовольствия отмечали, что взвод захватил повозки со 120-мм гранатами и зарядами к гаубицам Круппа, пополнив таким образом боекомплект бронедивизиона «Варяг».[84]