В конце супруга Штрейхера фрау Штрейхер заверила присутствующих, что ее муж был порядочным семьянином и вообще хорошим человеком. Обвинение не сочло необходимым подвергать ее перекрестному допросу.

Тюрьма. Вечер

Камера Фриче. Его комментарий был предельно лаконичен:

— Ну вот, после всех его делишек ему надели петлю на шею; так, во всяком случае, считают на нашем конце скамьи подсудимых.

Затем он, едва сдерживая слезы, пожаловался мне, в какое отчаяние приводит его процесс. Хоть речь его отличалась бессвязностью, Фриче выразил разочарование позицией Шахта. Если столько людей с самого начала знали о том, что делал Гитлер, почему в таком случае ни у кого из них не хватило мужества рискнуть своей жизнью и просто пристрелить его во время одной из аудиенций, а не подкладывать бомбы, которые почему-то не взрывались, а всё оттого, что никому не хотелось находиться в критический момент на месте преступления. Он размышлял об опасности появления на свет очередного героического мифа, согласно которому Гитлеру будет уготована роль мученика. С него подобных мифов хватит.

Камера Дёница. Дёниц дал понять, что ничего не знал об этих грязных интригах и распространяться о них не желает. Никто из подчиненных ему морских офицеров к этому грязнуле Штрейхеру и на милю бы не приблизился. Дёниц пожаловался на то, как тяжело отсиживать этот процесс, и он рад, что разбирательства его дела ждать осталось уже недолго. Его защитник — вполне порядочный молодой человек, морской офицер, который исполняет свой адвокатский долг на совесть. Затем Дёниц добавил, что с нетерпением ждет того дня, когда сможет забыть обо всех этих политических кознях и пропагандистских трюках, о которых ему пришлось узнать на этом процессе.

30 апреля. Защита Шахта. Показания Шахта

Утреннее заседание.

Шахт начал свою защитительную речь, набросав своего рода автопортрет, стараясь изобразить себя патриотически настроенным националистом, идеалистом и демократом. К Гитлеру он примкнул потому; что тот возглавлял крупную политическую партию, программа которой в ту пору не представлялась чересчур радикальной. Гитлер удостоился презрительного ярлыка политического демагога, а его книгу «Майн кампф» Шахт определил как пространную политическую статью на неудобоваримом немецком языке, вышедшую из-под пера невежественного фанатика. Шахт по-прежнему считал, что выход из Версальского договора был оправданным шагом, поскольку даже Америка отказалась ратифицировать его из-за того, что не были приняты 14 пунктов Вильсона.

В перерыве утреннего заседания Геринг из своего угла стал натравливать на Шахта сидевших в центре обвиняемых. Собрав вокруг себя группировку в составе Заукеля, Шираха, Франка, Розенберга и Риббентропа, он принялся живописать, как Шахт с распростертыми объятиями встречал в рейхстаге Гитлера и трясся от нетерпения удостоиться рукопожатия фюрера. Под конец своей тирады он обозвал Шахта перебежчиком и лицемером, от которого немецкому народу следует откреститься — звучало это как серьезное предостережение тем обвиняемым, кому еще предстояло выступить на суде.

Обеденный перерыв. В отсеке, где обедали младшие обвиняемые, разгорелась жаркая дискуссия, во время которой Шпеер пытался привлечь колеблющегося Шираха в ряды антигитлеровской оппозиции. Ширах высказал мнение, что если Гитлер был заурядным невежественным фанатиком, не имевшим понятия о проблемах, в которых увязла промышленность Германии, то ему не совсем понятно, отчего Шахт в свое время оказывал ему поддержку. Шпеер объяснил это тем, что вначале Гитлер держал Шахта за дурачка, «как и всех нас». Но это, похоже, не убедило Шираха, который все же не считал Гитлера таким уж невеждой, каким стремился его представить Шахт. По мнению Шираха, Гитлер, конечно, не мог похвастаться великой образованностью, однако он много читал, обнаруживая солидные знания практически в любой области.

— Вот это хуже некуда, — не соглашался Шпеер. — Как очень многие, кто бессистемно черпает из книг поверхностные знания во многих областях, он возомнил себя экспертом в этих областях. Взять хотя бы, к примеру, архитектуру и производство вооружений — и то, и другое области узкопрофессиональные, о которых я все же имею кое-какое представление. Он же считал себя экспертом в этом, поскольку все, что бы ни прочел на эту тему, принимал за чистую монету. Вообще этих самоучек отличает трепетное почтение ко всему печатному. В отличие от настоящих ученых, они не способны понять, что профессиональные знания обладают способностью устаревать, что наука не топчется на месте и что само по себе печатное слово — еще не право на вечность. Гитлер же был убежден, что его подход абсолютно применим ко всем областям, поскольку он, видите ли, прочел об этом в книгах.

Я вставил замечание о том, каким опасным может стать человек, если он и дилетант, и одержимый, после чего Ширах вернулся к теме негативной оценки Гитлера.

— Да, он до своего конца был одержим антисемитизмом, и даже в своем завещании он пытается возложить на евреев ответственность за войну и оправдать их уничтожение.

И, уже обращаясь к Шпееру, продолжал:

— Надо будет об этом упомянуть в нашей защите.

Шпеер решил не упускать возможность и попытался окончательно убедить Шираха.

— Обязательно упомянем. Как я вам уже говорил, Гитлер категорически заявил, что ему все равно, если немецкий народ утратит право на существование, поскольку такому народу уготована участь неполноценного. Вы, случаем, не считаете немецкую молодежь неполноценной и не имеющей право на существование?

— Что? — наморщился Ширах. — Вы должны показать мне, где это выражение стоит черным по белому.

Шпеер ответил, что непременно покажет и докажет ему, что Гитлер действительно отдал приказ лишить немецкий народ основ для дальнейшего существования.

Послеобеденное заседание. Геринг продолжал отпускать враждебные реплики в адрес Шахта так, чтобы слышали остальные обвиняемые, пообещав всем, что, мол, Джексон еще покажет Шахту. Оба адмирала и Ширах уже не жаловали его вниманием, посему бывший рейхсмаршал вынужден был избрать в качестве благодарной аудитории пребывавшего в полубеспамятстве Гесса.

Шахт вновь охарактеризовал Гитлера, как предателя всех немцев-идеалистов, к которым причислял и себя; Гитлер принес присягу не нарушать Веймарской конституции, однако нарушил все до единого ее положения; он гарантировал право меньшинства евреям, однако лишил их как гражданства, так и защиты; он давал обещание защищать христианскую веру, но подвергал церковь диффамации; он гарантировал право на свободную торговлю, но разрушил ее до основания. Убедившись, что Гитлер одержим манией воевать и начал устранять со своего пути всех тех, кто мог ему помешать развязать войну; он, Шахт, стал замышлять его свержение, о нем в своих показаниях и упоминал свидетель Гизевиус.

Тюрьма. Вечер

Шахт, сидя за своим пасьянсом, производил впечатление спокойного и уверенного в себе человека.

— Слышали мое сегодняшнее выступление на послеобеденном заседании? Я все им выложил. Я рассказал им, что посулил Гитлер и какие из своих обещаний выполнил. Этим нацистам очень не хотелось меня слушать. Кроме разве что нескольких, которые меня поддерживают — Шпеер, Функ и Папен. Вся остальная скамья ворчала. Этот дурак, коротышка Штрейхер, упрекнул, что, мол, в таком тоне говорить о нашем покойном фюрере — ужасно. Скоты! Они рассуждают об уважении к покойникам, после того как отправили на тот свет 5 миллионов ни в чем не повинных людей и вдобавок погнали на свою бездарную войну миллионы честных немцев, которые домой уже не вернулись!