— Видите ли, сэр…

— «Канцеляристику» вашу Вордан, я способен терпеть только в тех случаях, когда она касается свидетельских показания наших моряков и пилотов. Только в этих.

— Видите ли, сэр… — задели слова контр-адмирала гордыню капитана первого ранга, но и на сей раз командующий не дал ему договорить:

— Нет, я вас спрашиваю, кэптен, почему вы все время толкуете мне о каких-то там настроениях, якобы царящих на подчиненных мне кораблях? Кто-то из моряков успел забыть, что такое повешение на рее? Так и скажите. Назовите имена. Я могу ему напомнить, как подавлялись бунты на судах наших предков.

Кэптен удивленно уставился на контр-адмирала; таким резким и воинственным он его еще не знал. Вордан, понятное дело, списал это на истрепанность нервов командующего, и на страхи, которые тот пережил, пребывая в руках антарктических германцев, атлантов или кого-то там еще.

Мало того, командир авианосца не сомневался, что в своем «благородном пиратском гневе» адмирал явно играет на публику и бессовестно переигрывает. Тем не менее решил быть поосторожнее. Николас Вордан ожидал, что после возвращения в Штаты ему будет присвоен чин коммодора, поэтому в его планы никак не входило обретение порядкового номера в адмиральском списке бунтовщиком, неблагонадежных и просто психологически неуравновешенных членов эскадры.

Однако сам адмирал не придал никакого значения его реакции. Взяв в руки бинокль, он вышел на открытую часть командного пункта и долго, внимательно осматривал каждое судно, выясняя, в каком состоянии оно пребывает.

— Германские субмарины и воздушные суда все еще где-торядом с эскадрой? — спросил он Вордана, особенно внимательно осматривая ледоколы «Принц Эдуард» и «Сент-Джон», которым надлежало пребывать в авангарде будущих походов.

— Германские штурмовики в последний раз появлялись около шести часов назад.

— Опять атаковали? — как можно равнодушнее поинтересовался Брэд.

— Без каких-либо проявлений агрессии. На судах, конечно, была объявлена воздушная тревога, но огня не открывали.

— Почему? — неожиданно спросил адмирал.

— Простите, сэр?

— Я спрашиваю вас, Вордан, почему наши самолеты не атаковали?

Этот вопрос явно загонял кэптена в тупик. Уж он-то хорошо помнил, что адмирал пытался всячески избегать столкновений с силами подземных германцев, дабы не спровоцировать полномасштабной войны на истребление. Но, видимо, в настроениях и психике командующего произошло нечто такое, что порождает теперь его воинственность и агрессивность.

— Потому что сами германские пилоты не проявляли никакой агрессивности, сэр, — как можно вежливее объяснил он. — С момента своего появления в зоне видимости, они давали понять, что полет их — сугубо разведывательный, патрульный.

— А вся их предыдущая агрессивность? А четыре потерянных нами самолета, субмарина и, по существу, два корабля?

И тут кэптен вежливо, холодно сорвался:

— Только потому, что в пяти или шести случаях появления вражеской авиации я воздерживался от нападения не нее, наши потери остались минимальными, сэр. Подчеркиваю, минимальными. Хотя в штабе ВМС они будут казаться недопустимо, а главное, необъяснимо большими.

— Вот в этом я с вами, якорь мне в глотку, совершенно согласен, — еще более неожиданно признал командующий эскадрой, окончательно сбивая кэптена с толку — И с этой точки зрения ваши действия можно было бы признать благоразумными. Хотя, согласитесь, пара этих самолетов украсила бы список вражеских потерь, так необходимых для демонстрации нашего боевого равновесия.

— В конечном итоге, на нашем счету потопленная субмарина, сбитый штурмовик и даже один поврежденный артиллеристами дисколет.

И гут впервые после своего возвращения их плена адмирал улыбнулся. Пусть даже предельно мрачно.

— Как бы мы не доказывали это нашим штабистам и общественности, их потери будут выглядеть гипотетическими и несущественными. А наши — убийственно реальными и очевидными. Особенно, если учесть, что в глазах читающей публики списывать их придется не на дисколеты и германскую авиацию, которых в Антарктиде якобы «нет и быть не может».

— Что же тогда, по-вашему сэр, в этих льдах «есть и может быть»? На что будем списывать наши потери?

— На коварные айсберги.

— Слава богу, что хоть не на королевских пингвинов! — взмолился командир авианосца, тяжело охнув при этом.

«А что, списать все наши потери на нападение колонии королевских пингвинов — это, якорь мне в глотку, мысль!» — мысленно ухватился за нее адмирал Брэд, однако вслух произнес:

— … Ну, еще можем кое-что списать на непрофессионализм наших пилотов, которые умудрялись сталкиваться в воздухе во время патрульных полетов, и техников, не способных восстанавливать наши машины, совершившие вынужденные посадки посреди Антарктиды[63].

— Нам действительно придется объяснять наши потери именно таким образом?! — ужаснулся кэптен.

— Таким-таким, самым примитивным. И молите Бога, что мы не потеряли ваш авианосец, потопление которого пришлось бы объяснять столкновением уже не с айсбергом и стаями пингвинов, а с самим антарктическим континентом.

И только теперь кэптен Вордан понял истинную причину нервозности и неуравновешенности адмирала. Даже думать о том, что подобные потери придется списывать на столкновения боевых кораблей с айсбергами — конечно же, мучительно.

— А как ведут себя германские субмарины?

— Две из них патрулируют в соседней, в пяти милях восточнее нашей, бухте, из которой, предположительно, они попадают в подземный порт «Базы-211». На входе в эту бухту и состоялся бой нашего линкора «Колорадо» и миноносца «Портсмут» с неожиданно атаковавшей их субмариной.

— Вот оно что! Вы заставили германских подводников предположить, что пытаетесь ворваться в их подземный порт. Что наши надводные корабли ведут разведку акватории порта и пытаются блокировать ведущую к нему бухту.

— Это мы и собирались сделать, как только убедились бы, что этот вход — возможно, один из нескольких входов в «Базу-211», — начинается именно там, в бухте. Разве не так, господин адмирал?

— Не уверен. Все зависело бы от ситуации, — уклончиво ответил Брэд. Как командующий эскадрой он прекрасно понимал, что подтверждение данного намерения в присутствии адъютанта Шербрука и дежурного офицера означало бы, что ответственность за действия кэптена Вордана он принимает на себя.