Он пошел вдоль набережной, и Антону ничего не оставалось, как только следовать за ним.

— Но почему в девять часов? — причитал он на ходу. — Ведь это впритык к бомбежке. А вдруг он не приедет, что тогда?

— Успокойтесь, он знает, что я записал его номер. К тому же в этом городе довольно много машин, и он не так велик, чтобы нельзя было выскользнуть из него за пятнадцать минут.

Маршал авиации сэр Артур Харрис, поднося время от времени к глазам мощный морской бинокль, наблюдал, как тяжело отрывающиеся от земли ночные четырехмоторные бомбардировщики Британских Королевских ВВС уходили на восток в пасмурное вечернее небо. Двести пятьдесят груженных бомбами и под завязку заправленных топливом машин взлетали в эти минуты с баз в Дебдене, Норт-Уилде, Хорнчерче, Кинли и других. Они медленно поднимались на экономическую высоту 4500 метров и со скоростью 340 километров в час шли к своей цели. К ним над проливом присоединялись истребители эскорта, хотя ожидать сколько-нибудь ощутимого сопротивления авиации люфтваффе уже не приходилось.

Маршал был возбужден. Впервые ему удалось настоять на трехэтапном плане атаки. Весь сорок четвертый год они утюжили города Германии по заведенному шаблону — в два этапа. Первый удар, пауза в два-три часа, после чего второй удар. Исключение составлял разве что Берлин, с которым работали чуть ли не ежедневно и еженощно. Немцы привыкли к такому распорядку, но сегодня, точнее, завтра их ждет сюрприз! Главным же сюрпризом для них будет то, что несколько часов назад на основании сводок метеослужбы командованием был принят к исполнению план «В» — бомбардировка Дрездена (по плану «А» предполагался Кассель). Вот уж чего они никак не ждут! Последние проверки показали, что практически вся зенитная артиллерия, прикрывавшая до недавнего времени главный город Саксонии, была снята и, вероятно, брошена против русских на Восточный фронт. Это позволит лидировщикам, прозванным немцами санта-клаусами, аккуратно развесить огни на «рождественской елке», обозначив осветительными ракетами зону бомбометания, после чего остальные отправят гостинцы точно по назначению.

Целью первого удара было разрушить центр города и зажечь начальную фазу фаершторма, так хорошо показавшего себя в Гамбурге летом сорок третьего. Через три часа двойная порция других бомбардировщиков обрушит на эти развалины тысячи зажигалок, что позволит закрутить огненный смерч в единый громадный жгут, подняв температуру внутри него до 1800 градусов. Вся эта работа возлагалась на 796 «ланкастеров» при поддержке «москито».

Но самое интересное в том, что еще через несколько часов, когда уже в разгаре будет новый день и в город станут входить спасатели, а уцелевшие решат, что легко отделались, 250 американских «летающих крепостей» и «либерейторов», сопровождаемых «мустангами», пройдутся по новым кварталам и окраинам. Всего на город будет сброшено 4500 тонн бомб и несколько сотен тысяч штук зажигалок. Отличный план!

Через три часа Ротманн и Дворжак стояли в условленном месте на левом берегу Эльбы у ограждения набережной и наблюдали за толпой прохожих, возвращавшихся, вероятно, с одного из концертов. Их всё-таки решили устроить для поднятия духа горожан. Публика была разношерстной. Беженцы выделялись по зачастую несуразной и чересчур теплой одежде, которую они были вынуждены таскать с собой. Они шли распахнувшись, неся часть снятых с себя вещей в руках. Настроение у многих было приподнятым, а дети, бегущие вприпрыжку рядом, и вовсе веселились, подражая недавно увиденным ими веселым персонажам. Несмотря на затемнение, лунный свет, отраженный легкими облачками, позволял отчетливо видеть дома с черными стеклами окон и гуляющих прохожих.

Справа от них виднелось массивное здание оперного театра. Слева начинался большой старый мост с вереницей невысоких скульптур вдоль перил. По нему тоже шли люди, и откуда-то даже слышалась музыка и пение. Было еще без десяти минут девять, но Антон уже беспокоился. Мог бы этот таксист уже и подъехать.

Под мостом, таща баржу в южном направлении, мерно рокотал буксир. Он дал серию коротких гудков, на которые откликнулся кто-то другой, находящийся далеко вниз по течению. Повернувшись к реке и облокотившись на парапет, Антон снова размышлял о своем открытии в кафетерии. Если на той бумажке записано время и место прибытия, думал Антон, то логично предположить, что где-то в другом месте могла быть запись времени и места его убытия. Он сосредоточился, но никаких других бумажек просто не было. Вдруг его осенила одна мысль, и, повернувшись к Ротманну, он хотел было уже открыть рот, но остановился. Ротманн смотрел поочередно на запястье своей левой руки и куда-то вверх. Взглянув туда же, Антон увидел над крышами домов изящную башенку с часами. На циферблате, освещенном лунным светом различались какие-то пятна. Антон был в очках, но проклятая куриная слепота размывала очертания стрелок — слишком далеко. Без десяти девять или… без пятнадцати десять. Он протер глаза и снова напряг зрение.

В это время Ротманн окликнул проходящую мимо веселую парочку, поинтересовавшись, который час. Смеясь, женщина взяла своего кавалера за руку и, завернув обшлаг его шинели, стала разглядывать наручные часы, поворачивая их к свету.

— Около десяти, — сказала она наконец, и они пошли дальше.

— Как около десяти? — Антон обратил свой возглас куда-то в пустоту. — Не может быть!

— На башенке тоже без тринадцати десять, — сказал озадаченным голосом Ротманн. — Ничего не пойму, еще недавно я сверял время и всё было в порядке. Или что-то с моими часами, или это продолжение той чертовщины.

— Ну всё… такси не будет. Да и времени уже не осталось. — Антон затравленно озирался кругом, как будто собирался броситься бежать. В его голове всё перепуталось, и мозг продуцировал только один вопрос — что делать? Они уже давно не замечали поблизости никаких машин. Оставалось надеяться, что кто-то всё же сейчас поедет мимо них по набережной, но эта надежда гасла с каждой минутой.

— Только не умрите раньше смерти. Может быть, еще ничего не произойдет, — сказал Ротманн.

— А если произойдет? Куда прикажете бежать?

— Да вот хотя бы под этот мост.

— Вы серьезно? Они же будут прицельно бить по мостам.

— Ночью вряд ли. Но попасть, конечно, могут.

Они замолчали, прислушиваясь. Авось пронесет, думал Антон. Ему было сейчас стыдно за свои вчерашние разглагольствования о смерти, которой глупо бояться. В данную минуту он отчаянно не хотел умирать, невзирая ни на какие теории. И это нельзя было объяснить ни любопытством (что будет в ближайшие десятилетия, он знал наперед), ни необходимостью поставить на ноги детей, ни чувством мести или долга, которых у него не было. Он просто находился во власти того самого врожденного страха перед возвратом в естественное исходное состояние, о котором так хладнокровно рассуждал еще несколько часов назад.

— Уже ровно десять, — сказал Ротманн, осветив небольшим фонариком свою левую руку.

Как раз в это время со всех сторон послышался нарастающий звук сирен воздушной тревоги. Антон сразу обмяк, привалившись к парапету набережной.