Мысль об этом породила странный оптимизм, можно сказать, вспышку прозрения. А все оттого, что он лишний раз убедился: в сущности, ему всегда везло. Даже в детстве он никогда не боялся опасностей, окружавших его убежище в пустыне, — гигантских скорпионов, тигровых жуков, смертоносных степных дыбок, — странным образом чувствуя свою неуязвимость. Да, был момент отчаяния, когда пауки убили отца, а семью угнали в неволю. Однако, оказавшись эдаким почетным заложником во дворце венценосца Каззака и заключив в объятия красавицу Мерлью, он понял, что удача ему по-прежнему не изменила.

Теперь же, сообразив, как близок он был к тому, чтобы невзначай выдать троллей, а заодно и местонахождение шара, Найл вновь проникся чувством, что некое провидение все так же не спускает с него своих благоволящих глаз.

В равной степени ясен был и вывод. Вся история человечества, прошедшая у Найла перед глазами в Белой башне, наглядно свидетельствовала, что верха Магу не одержать. Такие люди извечно сами обрекают себя на падение.

Вопрос лишь в том, как оно произойдет и суждено ли ему, Найлу, сыграть в этом роль.

Когда Умайя принесла ужин, Найл дремал. Трапеза состояла из кружки воды и кусочка хлеба (что отрадно, помазанного маслом). Прежде чем уйти, она, вынув украдкой из кармана, подложила на тарелку что-то, завернутое в тряпицу, — как оказалось, небольшую толстенькую рыбку, еще теплую. Примерно такую же — жирноватую и крепко посоленную — Найл пробовал в доме у Тифона. Но голод, как известно, не тетка, а потому Найл уплел подношение с превеликим удовольствием.

Из опасения, как бы девушка не вызнала его тайных помыслов, Найл с ней не разговаривал. Вероятность этого была небольшая, но уже из-за имевшей место близости с ней рисковать было нельзя.

Поев (но так и не наевшись), он прилег. Хотелось достичь того глубокого расслабления, какое удавалось ему в пещере людей-хамелеонов. Для начала он представил, как пьет тамошнюю воду с земляным привкусом, и постарался воссоздать возникающую при этом умиротворенность. Затем, освободив ум от мыслей, он сфокусировался на достижении все более полной уравновешенности. Через несколько минут всякое напряжение истончилось, и Найл вступил в безвременье полной релаксации. Ум был теперь настроен на процессы природы: плавное скольжение облаков, сеянье дождя на листву; корни, впитывающие энергию Земли. Сердце стало таким бесшумным, словно не билось вовсе, а тело до странности утратило свое привычное состояние принадлежности.

Как раз в этот момент Найл осознал, что в камере он не один. Присутствие, показавшись странно знакомым, вначале вызвало мысль о визите духов природы. И тут Найл вспомнил, где именно их встречал: на берегу озера по прибытии в Страну Призраков. Это были духи умерших, те самые призраки, что дали здешнему краю название.

Поскольку порог глубинной релаксации оказался пройден, можно было различать духов прямым зрением. Большинство из них мало чем отличалось от теней, да и само существование их было по зыбкости подобно сновидению, где явь мешается с дымчатой текучестью сна. Они пребывали здесь, в казематах Магова дворца из стремления льнуть к чему-нибудь знакомому, прочному. Он разглядел женщину в бальном наряде, словно бы идущую на какой-то светский раут, и еще рослого мужчину в мундире. Оба были настолько прозрачны, что, не напрягай Найл зрения, сливались бы со стенами.

Затем возле двери он различил блеклую фигуру, почти невидимую на темном фоне, и распознал в ней трогла.

Помня, как трудно давался контакт с этими созданиями, Найл заговорил на языке прямых образов, что в ходу у хамелеонов:

«Ты можешь отвечать?»

Как и тогда, в ответ донеслось лишь подобие далекого эха.

«Не понимаю», — передал Найл.

Трогл шагнул навстречу. У Найла, не знай он о безвредности этого существа, екнуло бы сердце. Трогл, согнувшись, ковылял на несоразмерно коротких ногах. Черная образина и впрямь выглядела дико: широченный приплюснутый нос, из-под него торчат кинжалами белейшие клыки. Но в желтых глазищах-луковицах определенно светился разум.

Когда трогл говорил, голос звучал размыто и нечетко, но значение все же можно было понять. Трогл рассказывал, что его сородичи жили здесь еще за много веков до того, как явились люди.

«Как вас не стало?» — спросил Найл.

Ответ удивил.

«Нас истребил твой народ».

Вот как. А тролль говорил, что троглы погибли от ядовитых газов при извержении.

«Но зачем?»

«Из-за мяса. А из нашей кожи шили одежду».

Найлу вспомнились кожаные штаны и камзолы из карвасидова музея. Не будь он сейчас в состоянии релаксации, его бы, пожалуй, стошнило.

«Когда это случилось?»

Ответом было что-то вроде недоуменного пожимания плечами: дескать, у мертвых нет чувства времени.

«Ну, прежде, чем был построен этот город?»

Последовала долгая пауза; Найл уже засомневался, понял ли трогл вопрос. Последовавший ответ его изрядно удивил.

«Во времена, когда карвасидом был Сатханас».

Найлом постепенно овладевала усталость, и поддерживать расслабленное состояние было все трудней. Прочие призраки уже успели стать невидимыми; вскоре растворился и этот трогл.

Найл лег на койку и закрыл глаза. Сейчас ясно одно: надо выспаться. Без сна наступает уязвимость. Не успев даже это додумать, он во весь рот зевнул и закутался в одеяло. При этом знакомый запах легкой заплесневелости явственно напомнил тот землистый привкус воды в пещере хамелеонов. Это в свою очередь воскресило в памяти слова их старейшины, сказанные при расставании: «Если пожелаешь к нам возвратиться, вспомни этот вкус». Усталость будто рукой сняло. Найл представил, как смотрит на эту воду с кусочками-крапинками мха, и воссоздал ее вкус и запах. Миг, и вот он уже снова сидит в пещере, а рядом стоит сосуд с той самой водой. Вокруг же, в точности как тогда, кружком расположились его прозрачные знакомые.

Что это — сон? А впрочем, какая разница. Важно то, что его окружают друзья, причем явно сознавая его присутствие.

Как и прежде, от сонливости не осталось и следа. Это оттого, что его ум находился в контакте с ними, а они сами неусыпно бодрствовали. И так же, как прежде, их умы сообщались с ним, будто они составляли единое целое.

Хамелеоны повторили то, что уже говорили раньше: «Покажи, как ты засыпаешь».

И Найл, послушно закрыв глаза, представил, что погасил свет и дает себе войти в безмятежный покой. Но на этот раз чувствовалось, что в сон он более не погружается; ощущение было такое, что его намеренно и осмотрительно куда-то сопровождают. Более того, было ясно, что состояние, в которое его отводят, — лишь одно из десятков возможных состояний.

Вскоре он попал в зону некой турбулентности с сумятицей голосов, образов и мыслей, плещущихся вокруг, как рыбы в пруду — рыбы, существующие совершенно обособленно от его сознания. Затем до него дошло, что он спит и видит сон. Вместе с тем окружающее смотрелось до странности реально. Он находился на улице, напротив дома Тифона, а на лестнице перед воротами стоял стражник — судя по внешности, один из убийц Скорбо.