Первым восторженным поклонником Архангельского и его собрания стал знаменитый русский писатель и историограф Николай Михайлович Карамзин, впервые упомянувший имение в 1803 году, а затем писавший о нем в 1817 году в «Путешествии вокруг Москвы», когда Архангельское уже стало собственностью Юсупова и наполнилось произведениями искусства.

Вот еще одно свидетельство посетителя усадьбы, видевшего Юсуповскую коллекцию во всем ее блеске, современника Николая Борисовича и даже его «подчиненного» по Кремлевской экспедиции, крупного писателя и революционера — Александра Ивановича Герцена, чьи воспоминания о самом Юсупове из «Былого и дум» я уже приводил. Эти слова тем ценнее, что Герцен во время написания «Записок молодого человека» ничем особенным не стеснялся и вполне мог коллекцию и само Архангельское обругать, как до того не совсем лестно отозвался об их владельце-коллекционере.

Рембрандт Харменс ван Рейн. «Портрет дамы со страусовым веером в руке». 1658–1660 гг. Вашингтон. Национальная галерея искусств. Из коллекции Юсуповых.

«Я до сих пор люблю Архангельское. Посмотрите, как мил этот маленький клочок земли от Москвы-реки до дороги. Здесь человек встретился с природой под другим условием, нежели обыкновенно. Он от нее потребовал одного удовольствия, одной красоты и забыл пользу; он потребовал от нее одной перемены декорации для того, чтобы отпечатать дух свой, придать естественной красоте красоту художественную, очеловечить ее на ее пространных страницах: словом, из леса сделать парк, из рощицы — сад. Еще больше — гордый аристократ собрал тут растения со всех частей света и заставил их утешать себя на севере; собрал изящнейшие произведения живописи и ваяния и поставил их рядом с природою как вопрос: кто из них лучше? Но здесь уже самая природа не соперничаетс ними, изменилась, расчистилась в арену для духа человеческого, который, как прежние германские императоры, признает только те власти неприкосновенными, которые уничтожались в нем и им уже восстановлены как вассалы.

Анжелика Кауфман. „Автопортрет“. ГЭ. Из собр. Юсуповых.

Бывали ли вы в Архангельском? Ежели нет — поезжайте, а то оно, пожалуй, превратится или в фильятурную фабрику, или не знаю во что, но превратится из прекрасного цветка в огородное растение. (Прядильную — от filature (франц.).

…Они тотчас отыскали Ника с товарищами и отправились сначала в дом. Террорист Давид приветствовал их атлетическими формами, которые он думал возродить в республике единой и нераздельной 93-го года вместе с спартанскими нравами, о привитии которых хлопотал Сен-Жюст; а за ними открылся длинный ряд изящных произведений.

Глаза разбежались, изящные образы окружали со всех сторон. Уныние сменялось смехом, святое семейство — нидерландской таверной, дева радости — вернетовским видом моря.

Пышный Гвидо Рени — князь Юсупов в живописи — роскошно бросает и краски, и формы, и украшения, чтобы прикрыть подчас бедность мысли, и суровые Ван-Дейка портреты, глубоко оживленныевнутренним огнем, с заклейменной думой на челе, и дивная группа Амура и Психеи Кановы — все это вместе оставило им воспоминание смутное, в котором едва Кановы — все вырезываются отдельные картины, оставшиеся, бог знает почему, также в памяти.

Луи Токке. „Портрет графа К. Г. Разумовского“. 1758 г. С 1837. хранился в Архангельском. ГТГ.

Помнился, например, портрет молодого князя: князь верхом, в татарском платье; помнился портрет дочери т-те Lebrun. Она стыдливо закрывает полуребячью грудь и смотрит тем розовым взглядом девушки, который уже немного познала поцелуй, который уже волнует ее душу, чистую, как капля росы на розовом листке, и огненную, как золотое аи. Не раз, быть может, старый князь останавливался перед ней, желая отодрать ее от полотна, восстановить растянутые в одну плоскость формы, согреть их, оживить и прижать к своему сердцу татарина.

Им некогда было разбирать все отдельно, да, вероятно, это и невозможно: всякую галерею надобно изучить в одиночестве и притом рассматривание ее распространить на много и много дней. Довольные восторженностью, чистотою, в какое их привело созерцание изящного, они высыпали в сад, мимо мощных воинов из желтого мрамора, мимо гладиаторов, в тень аллей. День был южно палящий жаром, все ликовало, жужжа летали пчелы, тонко перетянутые; молча и с величайшей грацией танцевали по воздуху пестрые бабочки с широкими рукавами, как барышни. Солнце faisait les honneurs de la maison (приветливо встречало гостей (франц.), отогревало сырую землю, эмалью покрывало листики цветков, радостью наполняло все живущее и копошащееся в траве, на воздухе, закуривало сигары и гордо не дозволяло себе смотреть в глаза. Им все нравилось, даже на этот раз романтизм их не возмущался против подстриженных деревьев, которые важно и чопорно, как официанты прошлого века, в парике и французских перчатках, стояли по обеим сторонам дороги. Белые мраморные бюсты выглядывали из-под них»[290].

Архангельское. Сфинксы у входа в Большой дом. Любительская фотогр. 1950-х гг. Собрание автора.

Что же представляла собою княжеская коллекция, разумеется, в самом обобщенном виде? Европейское искусство почти с монографической полнотой отражала коллекция картин князя Юсупова, первоначально дававшая представление о художественных вкусах людей его круга, живших в XVIII веке. Впрочем, уже в начале века XIX князь перестал следовать художественной моде, а собирал, сообразуясь с собственным вкусом.

Архангельское. Чайный домик. Современная фотография автора.

Увы, в коллекции, можно сказать, отсутствовала русская живопись — интерес к ней носил скорее «прикладной» характер, как к способу фиксации событий или лиц. Имелись лишь отдельные, правда, очень хорошие произведения. «Вид Петропавловской крепости и Дворцовой набережной» работы Ф. Я. Алексеева князь заказал в Петербурге непосредственно в мастерской художника перед переездом в Москву, как память о городе, где прошли многие годы его жизни. Картина неизменно висела в кабинете князя в Архангельском. «Портрет императора Павла I» работы С. С. Щукина — авторское повторение парадного изображения, которое сам Павел Петрович считал лучшим своим портретом, украшает Императорский зал усадьбы. Некоторые современники и особенно потомки почему-то находили его несколько карикатурным… Великолепный «Всадник» польского художника А. О. Орловского, работавшего в Петербурге, ныне также хранится в Архангельском. Это воображаемое или точнее предполагаемое изображение одного из татарских предков князя, которыми Николай Борисович так гордился, поэтому и заказал художнику такого рода редкостную историческую реконструкцию. В сравнительно большом количестве сохранились работы крепостных мастеров князя. Согласно существовавшей традиции, они не только писали самостоятельные произведения, но и копировали картины из княжеской галереи.