И тут мир взорвался многоцветием. Изумрудно-сине-фиолетово-золотым.

Берег озера Васко.

Я лежала на пляже под непроглядной чернотой северной ночи — теплый весенний ветерок все так же быстро гнал облака — облака, а не плотные тучи, как в Саллисвит-Ривере. Через просветы в облаках светили звезды, тысячи звезд… Я думала о тех далеких ночах, когда ребенком спала вне дома, а надо мной во всю ширь расстилалась огромная вселенная.

Павлин легко парил над водой. Он перебросил меня сюда. Конечно, мой отец не позволил бы мне свалиться в бездонную яму.

— Джай, — сказала я. — Спасибо тебе.

Голова у меня кружилась, накатывала слабость, поэтому я так и осталась лежать пластом на песке. Ничего, кроме звезд, надо мной… пока павлин не вспорхнул, по-отечески обеспокоенный, и не завис буквально в пяти сантиметрах от моего носа.

— Со мной все хорошо, — сказала я. — Ну… если ты читаешь мои мысли, то знаешь, что мне чертовски больно. Восемь с половиной баллов по шкале «вырви-руку-с-мясом». Но это все пустяки. Полагаю. Как ты поживаешь?

Дорро. «Хорошо».

— Где Кси? Тик.

— Ты сказал тико? — спросила я.

Тик. Уув Тик. «С Тиком».

— Короткий получился медовый месяц, — продолжала я. — Вы встретились впервые за три тысячи лет, и уже через день она снова отбывает на своей любимой «попутке» — вселяется в простых смертных.

Be xaдaддa шант. «В этом наша суть».

— Ты вселялся в моего отца, правда?

Гаха эфлиред по. Коподд. «Не вселялся в твоего отца. Я сливался с ним».

— Расскажи мне об этом.

Подбирая слова языка улумов, павлин все же рассказал свою историю.

Все началось задолго до чумы — с рождения ребенка по имени Зиллиф. Или даже до того — в самый миг зачатия. Павлин просочился в зиготу и вселился в зародыш, вырос с ним вместе в плод, младенца, ребенка, женщину… до тех пор, пока мушор не превратил женщину в проктора.

Он пользовался ею как «попуткой», не сливаясь с ней; и все же энергия просачивалась — от павлина к малышке, а может, и обратно, если я права. Зиллиф выросла, озаренная личностью павлина — как будто особое вещество было растворено в воздухе, которым она дышала, и оно придавало женщине свой собственный слабый отсвет.

Я сама это чувствовала. Я восхищалась ею из-за этого.

Для павлина же Зиллиф была просто очередной «попуткой», когда он вот так подсаживался к кому-то с рождения до смерти, а для его «попуток» было обычным выделяться из толпы. Ему нравилась эта необычность. Может, он даже поощрял ее, чтобы не соскучиться в пути, искал способы заронить частички собственного ослепительного света в душу «попутчика». Но то была только веселая игра, далекая от полного слияния. Он поклялся, что больше никогда ни с кем не сольется после всего, что он наделал, завладев страйдером, когда едва ли не спятил от неутолимого желания своего партнера по единению убивать врагов.

(О да, на этот счет я оказалась права. Когда павлин слился со страйдером, то новое существо «два-в-одном» прямо источало кровожадные инстинкты, изначально жившие в сердце страйдера. Кси со своей бактериологической фабрикой, может, убила и больше народу, но павлин-страйдер изо всех сил старался догнать и перегнать ее.)

Итак, павлин пассивно проживал жизнь вместе с Зиллиф. Он совсем ничего не предпринимал, даже когда птеромический микроб начал выкашивать ряды улумов по всей планете. Павлин не давал себе вмешиваться, потому что в последний раз, когда он так поступил, случилась катастрофа.

Или так он себя оправдывал. Даже сверхразумные карманные вселенные занимаются самообманом, когда принятие верных решений представляется слишком тяжким трудом.

Сама Зиллиф тоже заразилась. Павлин наблюдал и временами думал, что нужно что-нибудь сделать. Но не ему; он умывал руки. В прошлом он переживал смерть низших существ многажды: не только своих «попутчиков», но и любимых ими людей. Переживал горе, скорбь и ярость.

Ну и что? Что с того, что улумы вымирали? Если их не убьет болезнь, то все равно сгубит что-нибудь другое. Как существо бессмертное, павлин считал, что обладает даром предвидеть будущее.

Зиллиф противостояла параличу лучше остальных — за счет частички отраженного света павлина, этого крохотного притока его энергии. Но силы покидали ее, и однажды она приземлилась на мою крышу. Ее отнесли в «цирк», где она ослепляла своим великолепием влюбленную по уши девчонку, пока не потеряла дар речи. «А-а-а-а га-а га-а-а-а-а-а-а-а ха-а ка-а-а-а-а-а-а-а-а-а».

Вы решите, что тут и сказке конец: Зиллиф онемела, жизнь в ней едва теплилась, ожидая, когда парализованное тело умрет. Павлин остался бы с ней до конца, а после выбрал бы новую «попутку» — человека, потому что все окрестные улумы были в состоянии слишком плачевном для совместных попутных путешествий, — и все бы осталось как прежде.

Вот только Зиллиф уже давным-давно была проктором. И в последние три дня своей жизни, лежа без движения, без языка, будучи уже живым мертвецом… Зиллиф погрузилась в дзэн.

Дело вот в чем: Зиллиф как-то осознала, что в ней жил павлин. Может, она чувствовала крохотный приток его энергии, может, на нее снизошло мистическое интуитивное озарение, а может (всякое бывает), Кси нашла способ заронить крупицу правды в сознание Зиллиф. Насколько мне известно, старушка просто могла стать тико: впасть не в космический дзэн или что-то в этом духе, а просто оказаться в предсмертном забытье.

Зиллиф поняла, что неподалеку слоняется высшее инопланетное существо, и стала его умолять.

Она думала, что обращается к некоему эмиссару Лиги Наций — телепатическому существу, глядящему на нее с небес. И она говорила с ним, молила его, она обращалась со страстными речами; она просила чудодейственного лекарства не для себя, но для своего народа.

Павлин поймал себя на том, что отвечает ей, точно так же, как он иногда разговаривал со мной, — общение напрямую с сознанием. И три дня Зиллиф боролась с ним, взывая к самому светлому в его душе, пытаясь сдвинуть его с позиции пассивного наблюдателя, чтобы он, черт побери, сделал хоть что-нибудь.

Я не могу передать вам, что она говорила, но всю свою жизнь она посвятила переговорам с влиятельными людьми, используя и здравый смысл, и веские аргументы, дабы уговорить их не следовать дурным советам. До конца Зиллиф оставалась членом «Неусыпного ока», и ее молчаливый диалог с павлином был самой важной битвой ее жизни.

Забавно, что я все это время находилась подле нее — держала за руку, обтирала тело губкой, следила за капельницами, катетерами и проводами мониторов. Я была там, я была с ней, но не имела ни малейшего понятия о том, что война за выживание расы улумов бушевала у меня под самым носом. Зиллиф против павлина — деятельность против безучастности.