Я сунул обе руки в карманы куртки и сжал правой ладонью рукоятку «глока».

Мы с Мануэлем были друзьями. Мне было бы неудобно наставлять на него пистолет, и уж точно я не сумел бы в него выстрелить. Разве что он уже не был прежним Мануэлем. Разве что, подобно Льюису Стивенсону, он превратился в нечто иное.

Он остановился метрах в трех от нас с Орсоном. Из окна шел оранжевый свет от пламени горелки, и благодаря этому скупому освещению я увидел, что Мануэль одет в форму хаки. На его правом бедре была кобура со служебным пистолетом. Он стоял, засунув большие пальцы за пояс, но можно было не сомневаться: в случае чего он успеет выхватить пистолет раньше, чем я достану свой.

– Закончил смену? – спросил я, хотя и знал, что это не так.

Вместо ответа он проговорил:

– Надеюсь, в этот час ты не ожидаешь тамале, пива и фильмов с Джеки Чаном?

– Нет, просто подумал, что Тоби, наверное, уже работает, и заехал поболтать с ним.

На лице Мануэля читалась усталость, и выглядел он сейчас гораздо старше своих сорока. Но улыбка его – даже в этом сверхъестественном освещении – была по-прежнему дружелюбной и ободряющей. Я внимательно вглядывался в его глаза, но единственными огоньками, плясавшими в них, были отсветы из окна сарая. Впрочем, за ними вполне мог прятаться дьявольский огонь, подобный тому, который я видел в глазах Льюиса Стивенсона.

К Орсону вернулась уверенность. Узнав Мануэля, он немного расслабился, но все равно оставался настороже.

Я не чувствовал в Мануэле той нездоровой энергии, которой во время нашей последней встречи бурлил Стивенсон. Наоборот, его голос звучал мягко и даже мелодично.

– Ты так и не появился в управлении после своего звонка, – сказал он.

Прикинув все «за» и «против», я решил говорить правду.

– Нет, появился, – ответил я.

– Значит, когда ты мне позвонил, ты находился уже рядом с нами? – догадался он.

– Прямо за углом. Что это за лысый парень с серьгой в ухе?

Немного подумав, Мануэль решил ответить искренностью на искренность.

– Его зовут Карл Скорсо.

– Но кто он такой?

– Мешок с дерьмом. Кому ты собираешься все это рассказать?

– Никому.

Мануэль промолчал. Было видно, что он не поверил мне.

– Начиная свои поиски, я действительно воспринимал их как крестовый поход, – признал я, – но я умею вовремя поднять руки.

– Да, видимо, я действительно говорю с новым Крисом Сноу.

– Даже если бы я смог связаться с властями или журналистами за пределами Мунлайт-Бей, я все равно не сумел бы их ни в чем убедить, поскольку сам толком не понимаю, что происходит.

– И у тебя нет никаких доказательств.

– Ничего существенного. Кроме того, мне вряд ли позволили бы вступить с ними в контакт. Если бы я даже сумел вызвать кого-нибудь для проведения расследования, вряд ли бы мне или моим друзьям удалось встретить его, когда он приедет сюда.

Мануэль опять не ответил, но его молчание было красноречивее слов.

Он мог по-прежнему оставаться фанатом бейсбола, любить музыку кантри, Эббота и Костелло. Он так же, как раньше, не хуже меня понимал, что такое рок и ограничения, которые накладывает на людей судьба. Он даже мог все так же любить меня. Но он больше не был моим другом. Если он и не спустит курок, целясь в меня, он не станет мешать тому, кто сделает это вместо него.

Мое сердце наполнилось грустью, горло сжала тугая черная тоска.

– В этом участвует все полицейское управление, не так ли? – спросил я.

Улыбка погасла на лице Мануэля, и теперь он выглядел еще более измученным.

Почувствовав в нем не злость, а эту усталость, я понял, что он расскажет мне больше, чем должен бы сказать. Мучимый чувством вины, он не сумеет сохранить все свои секреты.

И я знал почти наверняка, что он расскажет мне о моей матери. Мне до такой степени не хотелось это слышать, что я чуть было не ушел. Чуть было…

– Да, – ответил он, – все полицейское управление.

– И даже ты.

– О, mi amigo, в особенности я.

– Ты тоже заразился этой пакостью, которая вырвалась из Форт-Уиверна?

– Слово «заразиться» в данном случае неуместно.

– Но достаточно близко к сути.

– Это есть у всех в управлении. Только не у меня.

Насколько мне известно. Пока еще нет.

– Значит, у них, возможно, не было выбора. Но у тебя-то он есть.

– Я согласился сотрудничать, поскольку из этого может получиться гораздо больше хорошего, нежели плохого.

– Из чего «этого»? Из конца мира?

– Они работают, пытаются исправить то, что случилось.

– Работают там, в Уиверне? Где-то в подземельях?

– Есть и другие места. И если им удастся побороть это… тогда станут возможны замечательные вещи.

Мануэль перевел взгляд с меня на окно сарая.

– Тоби, – догадался я. Глаза Мануэля снова метнулись ко мне. – Эта штука, эта чума, или как там она называется… Ты надеешься на то, что, если им удастся взять ее под свой контроль, они смогут использовать ее для того, чтобы каким-то образом помочь Тоби.

– У тебя в этом деле тоже имеется корыстный интерес, Крис.

Сидевший на крыше сарая филин, словно подозревая всех и каждого в Мунлайт-Бей, потребовал у нас пароль, ухнув пять раз подряд с короткими интервалами.

Я сделал глубокий вдох и сказал:

– Это единственная причина, по которой моя мать согласилась, участвовать в биологических разработках, проводившихся с военными целями. Единственная причина. Она надеялась, что из этого может получиться что-нибудь, что поможет вылечить мой ХР.

– И из этого действительно может что-то получиться.

– Это был проект по созданию нового оружия?

– Не осуждай ее, Крис. Только под военный проект можно было получить финансирование в десятки миллиардов долларов. У нее не было бы ни малейшего шанса заниматься этими исследованиями, если бы они были направлены на хорошее дело. Слишком дорого.

Это, без сомнения, было правдой. Огромные деньги, необходимые для того, чтобы попытаться воплотить в жизнь сложнейшую теорию матери, могли быть получены только под разработку нового оружия.

Глициния Джейн Сноу, урожденная Милбери, являлась крупным теоретиком в области генетики. Это означало, что она работала головой, а все остальные ученые – руками. Она не пропадала в лабораториях и не просиживала часами за компьютером. Лабораторией мамы являлась ее голова, и, надо сказать, укомплектована она была превосходно. Мама генерировала идеи, а остальные ученые под ее руководством пытались осуществить их на практике.