что было практически неисполнимо. Были также и прямые злоупотребления со стороны некоторых попов, возмущавшие сердца и разум:

«— Дите у нас умерло. Говорят, надо хоронить, отпевать надо, — без энтого, говорят, на том свете в царство небесное не примут. Ладно, хорошо. Пошел я к попу. — „Похорони, говорю, батюшка…“ — „Ладно, говорит, давай полтинник“. — „Нельзя ли, мол, поменьше?“ — Не соглашается. А денег у меня в ту пору всего-навсе тридцать копеек серебром было… Не согласился. Ушел я домой и думаю про себя: как так?.. За пятьдесят можно, а за тридцать нельзя? За пятьдесят примут, а за тридцать не примут?.. Не может энтого быть!.. И увидел я тогда, што грешен я кругом.

— В чем же ты грешен?

— Да нешто можно о Божьем благословении торговлю заводить?.. Нельзя покупать, думаю, Божьего благословения. Коли сам не заслужишь, ни за какие деньги его не купишь… Ни за какие тысчи не купишь!.. А коли заслужишь, то и безо всяких денег получишь, што следовает… раздумал я все этто, взял дите и сам похоронил — без попа, без дьячка, безо всего… Под полом похоронил!»[208]

В глазах сютаевцев торговля сама по себе это грех, ибо строится на стремлении к личной наживе. А торговля в церкви еще более страшный грех и преступление перед Богом. Такое же отношение возбуждала у Сютаева государственная власть. Он не отрицал государства, но делил власть на злую и на добрую, говоря: «Я злой власти не признаю, а добрую власть я признаю». Злая власть это та, которая устраивает войны, сажает людей в тюрьму. Самого же царя Сютаев считал добрым и даже однажды поехал в Петербург, для того чтобы лично вручить ему прошение, вложив это прошение в Евангелие. Но его к царю не пустили. В прошении он предлагал царю сделать так, чтобы вся страна жила по Евангелию. В результате непризнания злых властей — у Сютаева возникали разные неприятности. Так, сын его отказался служить в армии. И когда его повели к воинской присяге — отказался присягать, потому что в Евангелии запрещено произносить клятвы. В результате сын пошел в тюрьму. С выплатой налогов — тоже всегда начинались осложнения. Сютаев не отказывался платить налоги, но хотел знать при этом — на какие дела пойдут эти деньги — на злые или на добрые. Естественно, ответить на это ему никто не мог, и у Сютаева просто уводили со двора скотину и продавали за бесценок для выплаты налога.

Но самое любопытное — это положительная программа Сютаева и его личный образ жизни. Ведь Сютаев считал, что слова не должны расходиться с делами, и именно делами люди молятся Богу. Сама христианская вера — это любовь к людям. А какая же любовь может быть без добрых дел? И вот он пришел к идее общей жизни. И стал ее проповедовать словом и делом. Он собрал всех мужиков деревни и обратился к ним с оригинальной речью:

«— Ты, Никита Иванов, вор?

Все немало удивились такому вопросу, так как все знали Никиту за хорошего, честного мужика.

— Пока Бог миловал, — отвечал Никита.

— А ты — вор? — обратился Сютаев к другому соседу.

— Избави Господи!.. — отвечал тот…

Таким образом всех переспросил Сютаев и ни одного вора не оказалось.

— И я тоже не вор, — в свою очередь заметил Сютаев, окончивши опрос. — Все мы, выходит, не воры, — продолжал он, — зачем же мы живем хуже воров? Зачем у нас замки, зачем запоры? От кого энто мы запираем, коли все мы не воры?.. Зачем у нас сторожа, зачем загороды?.. Зачем у нас межи, али опять участки?.. Зачем мы всякий прутик разделивши?..»[209]

Разумеется, мужики, хотя и понимали правоту Сютаева, жить общим хозяйством и общим трудом не решились. Тогда Сютаев начал действовать в одиночку.

«— Сютаев не запирает своих амбаров: и днем, и ночью у него все открыто. Этим воспользовались соседние мужики, приехали тихонько на нескольких подводах, вошли в амбар и давай нагружать телеги мешками с хлебом. Живо весь амбар очистили, и хотели уже ехать, но вдруг откуда ни возьмись Сютаев… Входит в амбар, а там всего-навсе один мешок лежит, берет этот мешок на спину, выносит из амбара и кладет на телегу. — „Коли вам нужда, берите, Бог с вами!“ — Мужики взяли, уехали, а на другой день снова приехали, привезли хлеб обратно, говорят: „мы раздумали“, и Христом-Богом просили Сютаева принять от них назад его хлеб»[210].

В конце концов у Сютаева нашлись последователи в разных деревнях. Но Сютаева это мало удовлетворяло. Потому что жить по любви и по правде должны все, а не какая-то группа людей. Своеобразие сютаевской секты в том, что она не отгораживается от мира. Но в этом и трудность исполнения его мечты. Нельзя построить общую жизнь, если кругом перегородки, разделяющие людей. А картина рая на земле, обещанная в Апокалипсисе, ему рисуется так: «Не будет грабежу, не будет убийства, дележа не будет, ссоры и драки не будет, найму не будет, торговли не будет, денег не будет, — если братство будет, к чему деньги?.. Братолюбие будет, единство…» Это похоже на коммунистическую утопию. Однако ни с какими коммунистическими идеями Сютаев не был знаком и до всего дошел собственной головой и чтением Евангелия. Интересно отметить отношение местного населения к Сютаеву. Он жил с людьми очень мирно, открыто и потому зла особого ему не причиняли. Правда, его периодически обворовывали. Так что, в конце концов, ему пришлось поставить замки и засовы на своем доме. Другие же над ним смеялись:

— Ты все толкуешь, все толкуешь, а делов у тебя настоящих нет. Ты возьми да сотвори чудо, тогда мы тебе поверим. Коли ты святой, вот тебе река, перейди ее, тогда мы тебе поверим.

— Он Библии начитался, а ведь это такая книга, что подольшее почитать ее, так, пожалуй, все бросишь, — даже, говорят, некоторые рассудком мешаются… Мы ему смеемся, говорим: уж ты лучше брось трудиться, живи духом!.. Ступай в пустыню…

Но рядом с этим можно встретить и таких людей, в которых явно замечается наклонность представить Сютаева святым человеком, угодным Богу и находящимся под Его особым покровительством.

— Много ли скота у Сютаева? — спросил я однажды молодую девушку, соседку Василия.

— Много, — отвечала она. — Сколько уводили, уводили со двора, а все много. Они уводят, а Бог ему невидимо дает, все больше да больше посылает… Ворота ломали, с укциона продавали, чуть што не даром отдавали… Только