— Ну не баллов же.

— По шкале Ливси это будет сорок шесть с копейками, — прикинул навскидку Архипыч. — Но говорю, дракон, не парься. Забей. Отдашь, когда разживёшься. Мне не к спеху. Хочешь, совсем не возвращай.

— А те двести, которые я тебе в кости… — начал было Ашгарр.

Молотобоец сходу завернул его наглый прогон:

— Отставить! — И наставительно ткнул пальцем в потолок. — Долг чести. Умри, но верни.

— Верну, — слегка смутившись, уверил Ашгарр, помолчал и добавил: — Или отыграюсь.

— А у тебя есть, что на кон поставить? — насмешливо прищурив глаз, спросил Архипыч.

Ашгарр вздохнул, поправил неуверенным движением очки и развел руками:

— Нет нифига. В пух проигрался.

Мне стало обидно за невезучего нагона как за себя самого (а как иначе?), и я протянул ему пули, только что извлеченные из моего тела.

— На, держи. Перепачканные в крови дракона уже не дуры. Если до ума довести, каждая на сотню потянет.

Ашгарр вопрошающе посмотрел на молотобойца и тот кивнул:

— Действительно потянет.

— Ладно, мужики, — сказал я, ловко пульнув окурок в раскрытую пасть опустевшего сейфа, — играйте-отыгрывайтесь, а мне пора. У меня своя игра. Пора её закончить.

— Чувствуешь себя как? — озаботился Ашгарр.

Я попрыгал на месте, словно десантник перед открытым люком.

— Уже женихом.

Затем переступил через лужу крови, которая, загустев, стала походить на гудрон, и направился к двери.

— А ты, вообще-то, куда сейчас? — спросил Ашгарр.

— Лучше не спрашивай.

— Завтра Ночь Полёта.

— Помню.

— Успеешь?

Не останавливаясь, я поднял руку и посмотрел на часы.

— Не волнуйся, всё решится через два с половиной часа.

Уже был в прихожей, когда Архипыч крикнул:

— Если что, Егор, знаешь, как вызвать. И да хранит тебя Сила.

Сдвинув в сторону дверь, выбитую крепким плечом молотобойца, я вышел на тёмную лестничную площадку. В этот миг кто-то этажом выше произнёс «Да будет свет» и в треснутом, забитом дохлыми комарами плафоне зажглась лампочка, а в следующую секунду у меня в мозгу вспыхнул тревожный транспарант: «Время!»

Внутри всё оборвалось.

Я окончательно вышел из оцепенения, сорвался с места и поскакал вниз через две ступени.

Вылетая из подъезда, чуть не сбил с ног толстую бабку. Та взвизгнула и прытко, словно курица о петуха, отскочила в сторону. Замахнулась клюкой и взвыла: «Сталина на тебя нет, сволочь такая!» Спорить я с ней не стал. Против правды-то не попрёшь. Да и не до того было — уже несся семимильными к тачке.

Впрыгнул, завёл, вдавил педаль газа чуть ли не в асфальт и рванул с места в карьер.

А в голове стучало: «Время! Время! Время!»

Иной раз время тянется как жёванная-пережёванная жвачка, а бывает, летит стрелой. И что интересно: тянется тогда, когда тебе хочется, чтобы летело, а летит… А летит, понятно, когда. Капризное оно, время. Оно само по себе, а мы сами по себе. Фиг повлияешь. По этому поводу Вуанг хорошо сказал в одной своей хайку:

Вечность минула —

На миг присел у ручья

Путник уставший.

Такое оно, время; противостоять ему может только Сила.

«Было бы у меня Силы столько, сколько её у Михея Процентщика, — мечтал я, скользя из ряда в ряд, — всю бы, не задумываясь, потратил, чтобы время в Городе замерло до тех пор, пока не решу проблему».

Только не было у меня такой Силы, чтобы приказать «Замри, мгновенье!» И всё что я мог себе позволить, так это мечтать и проскакивать на красный свет.

Как ни торопился, а в офис всё-таки заехал — требовалось сменить продырявленную рубаху и залитый кровью пиджачок. Спешка спешкой, но первое правило дракона надо выполнять. Вряд ли, конечно, кто-то додумается, что чёрное на голубом — это застывшая кровь дракона, но зачем вообще давать повод задумываться?

Поэтому так.

Порывшись в шкафу, откапал свежую футболку с символикой итальянского клуба «Реал» и натянул. А поверх — дабы не пугать мирного обывателя пропахшей гарью кобурой — чёрную джинсовую куртку.

Переоделся, пригладил раздраконенные патлы, приказал себе «Вперёд!» и двинул.

Но на выходе — гоп-стоп! — путь мне преградили два амбала.

— Привет, дядя, — прокрякал тот, что нарисовался справа.

И бесцеремонно положил мне руку на плечо.

Разборки с ребятами Большого Босса не входили в мои сиюминутные планы, поэтому я спокойно-спокойно и вежливо-вежливо сказал:

— Будьте так добры, свалите.

И попытался протиснуться.

Но они дружно, как по команде, сдвинули плечи.

— Поедешь с нами, — ткнув мне в бок стволом, тявкнул тот, что стоял слева.

«Не тот проулок вы выбрали сегодня, парни, для прогулок, — подумал я. — Нынче прогулка по моему проулку — не самый полезный для здоровья моцион».

Мериться статусами с шестёрками-шестерёнками не имело смысла, и я их разметал. Просто разметал. Ушло у меня на это ровно три секунды. Тому, что навалился справа, разбил трахею, тому, что справа, сломал нос. Причём, рукояткой его же пистолета. А пистолет в кусты. Вот так.

Не надо ко мне цепляться, когда я на взводе. Когда я на взводе, во мне просыпается воин — свирепый и безжалостный. Даже Вуанг меня боится, когда я на взводе. Я и сам себя такого боюсь. В нашем случае, правда, это одно и то же. Но всё равно.

Потом я снова гнал так, будто пытался обогнать самого себя. И пока гнал, думал о том, что почувствовал Антонов-Демон, когда увидел мою чёрную кровь. Как он себе это дело объяснил? Что он себе нафантазировал? Что обо мне подумал? Или не обратил внимания? Мог и не обратить по такой запарке. Запросто.

«Но как бы там ни было, — решил я в итоге, — нужно будет обязательно зачистить его память. Найти и зачистить».

Потом мысль вильнула хвостом, и мне вспомнился один наш давнишний разговор с Ашгарром.

Как-то раз захожу к нему в комнату по какому-то делу, а он смотрит новости по CNN. Шёл репортаж о последствия американской бомбардировки Багдада, и как раз показывали мальчугана, потерявшего обе руки при взрыве. Я, отвыкший от телевизора, тотчас забыл, зачем пришёл, смотрел во все глаза на перевязанные культи, на измученное лицо ребёнка и не мог оторваться.

А потом вдруг Ашгарр спросил: «Как думаешь, причина действительно в мессианстве или всё же в банальном желании овладеть нефтяными полями?» С трудом протолкнув подступивший к горлу комок, я ответил, что не знаю, что не думал об этом. После чего выразился в том смысле, что если причина в первом, то это глупо — на слезах ребёнка светлое царство демократии не построить. А если во втором, то подло. Подло и до ужаса несправедливо.