– Казань не брал – взята уже, а вот Вейсенштейн, который Пайда, у шведов оттяпал. Да и не только ее. Правда, врать не стану – там я в битвах не участвовал. Зато под Молодями, когда крымского хана лупили, довелось сабелькой помахать. Да и раньше тоже, – сообщил я.

– А этого, как его, Малюту Скуратова видел? – блеснул познаниями Генка.

– И его тоже. Причем на рабочем месте.

– Ты что же, и там успел побывать? – несказанно удивился Валерка.

– Пришлось ненадолго заглянуть, – вздохнул я, философски размышляя: «Вытаращенные глаза Валерки – это предел, или, если рассказать кое-что, они увеличатся еще больше? Да нет, хватит, пожалуй, а то как бы они вообще не выпали из орбит», и жалобно попросил: – Ребята, пытать меня и там было кому, а вот водочки налить – увы.

Намек поняли сразу. Набулькали щедро, чуть ли не полный стакан, успокоив:

– Валяй, сколько выпьешь, хотя лучше ахни целиком – тебе стресс гасить надо.

Я вяло посопротивлялся, соблюдая приличия, мол, очнется Маша, а я пьяный в хлам, но меня заверили, что она ничего не заметит, поскольку, когда очнется, они нальют и ей.

– Ну вы и мертвого уболтаете, – вздохнул я, подчиняясь неумолимому диктату.

Пошла вода жизни в меня как обычная колодезная. Даже сомнения взяли – не перепутали ли ребята бутылку? Хотя нет, пахло в стакане именно ею, сорокаградусной. Не иначе как и впрямь после пережитого в организме скопилось столько адреналина, что уже никакой разницы – водка или ключевая из родника.

Зато на ароматы адреналин не распространяется, так что соблазнительный запах чесночного сала, щедрым пластом лежащего на куске черного хлеба, я почуял на расстоянии, еще не успев принять бутерброд от Валерки.

– О, кажется, проснулась, – сказал Генка, показывая на княжну.

Я повернул голову, сразу забыв про закуску. Глаза у моей ненаглядной были широко распахнуты и таращились на свечу, которую примостил подле себя Валерка.

– Бу-бу-бу, – безучастно заметила она и потянула к ней руку. – Бу-бу-бу! – повторила она возмущенно, когда тот осторожно ее перехватил и вернул на место.

Кого-то она мне напоминала. Вот только вспоминать этого человека мне отчего-то не хотелось.

Андрюха с Генкой переглянулись.

– Костя. Я не хочу тебя огорчать, но, по-моему, она очнулась, как бы это сказать… – Валерка смущенно кашлянул и нехотя продолжил: – Не совсем до конца. – И сочувственно посмотрел на меня.

Я вгляделся в лежащую еще раз, повнимательнее.

Вы никогда не заглядывали в глаза грудным детям? Нет, не тем, которым несколько месяцев, а которые только что из роддома. Так вот, они немного мутноватые и какие-то бессмысленные. Пустота в них. Вот и у моей Маши была такая же. Даже похлеще, чем у Вани Висковатого. У того хоть на донышке, в самой глубине, но плескались остатки разума. Маленькие такие, как искорки, но были. Здесь же, как я ни вглядывался, – ничего.

Вообще.

Полный ноль.

Внутри у меня все похолодело.

– Ничего, оклемается, – неестественно бодрым голосом заверил я. – Это у нее шок. Скоро пройдет. – И угрожающе – попробуй усомнись! – обвел взглядом встревоженные лица друзей, повторив: – Обязательно пройдет. Не может не пройти.

– Ну да, ну да, – немилосердно фальшивя, тут же поспешили согласиться со мной они.

Но я ошибался – он не прошел.

И это был не шок – куда хуже.

Она даже не могла идти. Не от усталости – думается, для этого сил у нее хватило бы. Она просто не знала, как это делается. Поначалу мы пытались покинуть это проклятое место, закинув ее руки себе на плечи, но втроем было не развернуться. Выносить, держа за руки и за ноги, я запретил, хотя и сам стремился побыстрее отсюда сбежать. Впрочем, Серая дыра пропала почти сразу после того, как нас с Машей выудили из нее, так что можно было ее не опасаться. Кое-как соорудили импровизированные носилки. Как ни спешили, но менять друг друга приходилось через каждый десяток метров – княжна (или царица? впрочем, неважно, как называть) была весьма и весьма…

Свежий воздух оставался моей последней надеждой – вдруг подземелье или близость к Серой дыре как-то негативно воздействовали на Машу, а вдали от всего этого она придет в себя? Но воздух не помог. Она продолжала точно так же бессмысленно таращиться на угрюмое, почерневшее небо, а затем, когда рядом ослепительно сверкнула молния и моя княжна, испугавшись, заплакала, я чуть не взвыл следом.

Было от чего – у нее даже плач оказался младенческим. Ну да, диапазон не тот, зато интонации – один к одному. Кинувшись к ней утешать и успокаивать, я наговорил кучу ласковых и слов, лепетал что-то бессвязно-нежное, и она успокоилась, закрыв глаза. Спустя пару минут дыхание ее вновь стало ровным. Уснула.

Почти над нашими головами шарахнул очередной громовой раскат. Я посмотрел на спящую. Странно, так и не проснулась. Осторожно уложив милую красивую головку на заботливо подстеленный Валеркой камуфляжный бушлат, я вышел из-под навеса и встал на колени, с мольбой глядя в грозовые небеса.

Не знаю, как назвать мои слова, обращенные к ним в тот момент. Молитва? Просьба о помощи? Крик души? Да, скорее последнее. Впрочем, если судить по интонациям, это было больше похоже на стон. Он вырвался у меня непроизвольно, и я сейчас не припомню ни одного слова из произнесенных тогда. Но небо безучастно молчало, лишь изредка насмешливо откликаясь зарницами молний, которые полыхали вдали за Волгой.

Я беспомощно оглянулся на друзей.

– Братцы! Ее-то она за что?! – прошептал я.

Но они тоже молчали.

Как небеса.

На меня не смотрел ни один.

Генка, по моему примеру, задрал голову кверху, да так и застыл, даже не вытирая с лица струек дождя. Андрюха, насупившись, смотрел в сторону, нервно терзая в руках ни в чем не повинную кепку, а Валерка, мрачно глядя куда-то вниз, то и дело лихорадочно затягивался сигаретой, трясущейся рукой поднося ее ко рту.

И тогда я до крови прикусил губу, сжал кулаки и поднялся с колен.

– Честная игра не по зубам?! – зло выкрикнул я той, что, затаившись где-то в свинцовом фиолете туч, разглядывала результат своей деятельности, мирно спящий на земле.

Мои окровавленные губы еще долго выплевывали презрительные оскорбления в ее адрес. Та в отместку шарахала молниями, все ближе и ближе подбираясь к месту, где мы стояли, но я не отступил и тогда, когда она вонзила очередную огненную стрелу чуть ли не у моих ног. Я даже не отодвинулся.

Ни на шаг.

Ни на сантиметр.

– Врешь, стерва! – орал я. – Просчиталась ты! Тебе уже нечем меня запугать!.. А ты, старик, – припомнился мне Световид и его коварная усмешка, которая отчетливо скользнула по губам во время предложения наворожить перстень, – это и есть твое чудо?! Чтоб ты…