Бочдалек склонил голову в знак приветствия, но назваться не захотел. Впрочем, для Штейна это не имело никакого значения.

— Эти двое прибыли сюда, чтобы раз и навсегда закрыть проект «Протей», — завершил представление Айзенменгер.

— О господи!.. — прошептал Карлос.

Наконец Штейн начал ориентироваться в ситуации. Повернувшись к Розенталю, он задумчиво произнес:

— Стало быть, вы приехали убить нас?

Розенталь тем временем осматривал комнату. Не глядя на Штейна, он произнес:

— Эксперимент «Протей» закончен, профессор. Результаты положительные.

Когда Штейн недоуменно уставился на Розенталя, в разговор вмешался Айзенменгер:

— Эффективность Протея доказана. Вы хорошо поработали, профессор.

Старик воспринял комплимент так же, как воспринял бы клочки кошачьей шерсти, обнаружив их на ковре гостиной.

— Присмотри за ними, я проверю дом, — стоя у окна, приказал Розенталь Бочдалеку.

Тот кивнул, и Розенталь вышел, неслышно ступая по голым половицам.

Воспользовавшись паузой, Елена обратилась к Карлосу:

— Что произошло во время пожара? С чего он начался?

Карлос посмотрел на Штейна и сказал:

— Мы думали, что Протей станет просто высокотехнологичным инструментом для исследований рака. Методом, с помощью которого можно вызывать раковые образования в клеточных системах для последующего их изучения. А потом мы узнали, что речь идет о совершенно ином его назначении.

Штейн поднял воспаленные глаза на Елену и Айзенменгера:

— Это не моя вина. Мы были уверены, что занимаемся чем-то действительно нужным. Помогаем бороться с раком. Этому я посвятил всю свою жизнь. Потом мы узнали, что делаем нечто прямо противоположное. Мы узнали, что кто-то перехватил проект и ловко превратил его в убийцу. Протей — это биологическое оружие, какого еще не знало человечество.

Бочдалеку все это показалось весьма интересным. Он с неподдельным удивлением спросил:

— Неужели?

Проигнорировав его вопрос, Штейн повернулся к Елене:

— Вы должны мне поверить. Когда я получил финансирование от «ПЭФ», проект выглядел именно так. Все мы, и Карлос в том числе, думали, что разрабатываем новую систему лечения онкологических заболеваний. Проект был украден, но только не мной.

— Тогда кем? — спросила Елена.

Глядя на Карлоса, Штейн произнес:

— Робином Тернером.

Розенталь переходил из комнаты в комнату, осматривая содержимое стенных шкафов, заглядывая во все уголки, не забывая обследовать через окна пространство вокруг дома. Как он и ожидал, везде было пусто. Все было промерзшим, запылившимся и не несло на себе никаких следов человеческого существования, за исключением одной большой комнаты, занимавшей дальнюю часть верхнего этажа дома. Из ее окон открывался широкий вид на северную часть острова и просматривалась единственная дорога, начинавшаяся у дома и уходившая к горизонту. Уверившись, что никто им не помешает — кому придет в голову в такую погоду совершать долгий путь, чтобы навестить никчемного старика? — он вернулся в ту самую комнату, которая представляла собой наполовину кабинет, наполовину лабораторию. Розенталь не имел опыта исследовательской работы и не был знаком с научным оборудованием и инструментами, но поразился, насколько сложной и современной оказалась аппаратура Штейна. А сколько здесь разнообразных приборов и устройств! От нечего делать он пробежал взглядом по некоторым из них: его окружали центрифуги, холодильники, морозильные камеры — и это лишь те приборы, назначение которых он мог определить, прочее же оборудование лаборатории было для него совершенно незнакомо.

Потом Розенталь покопался в груде папок и бумаг, разбросанных по письменному столу и кипами громоздившихся на полках стеллажа в дальнем углу комнаты. Вряд ли он мог понять их содержание, но одно название узнал безошибочно: Протей.

Карлос никак не отреагировал на слова Штейна, тогда тот продолжил:

— Тернер человек умный, талантливый ученый, но при этом беспринципный, хотя в то время я этого не знал. С самого начала он, вероятно, понял скрытый военный потенциал Протея и убедил «ПЭФ», что на этом можно заработать куда больше, чем на очередных противораковых лекарствах.

— Тернера убили, — спокойно заметил Айзенменгер.

Потрясенный Штейн несколько секунд молча смотрел на доктора.

— Убили? Кто?

Айзенменгер кивнул в сторону Бочдалека:

— Думаю, этот.

Штейн перевел взгляд на напарника Розенталя, и Бочдалек в подтверждение версии Айзенменгера с ухмылкой склонил голову. Профессор бросил на Бочдалека уничижительный взгляд и вновь повернулся к Айзенменгеру.

— Что бы он ни сделал, ученым он был хорошим.

Розенталь вернулся с папкой в руках и, улыбаясь, помахал ею Штейну:

— Продолжаете работу по Протею, я правильно понимаю, а, профессор?

Штейн взглянул на папку:

— Кто-то же должен найти способ борьбы с тем, что мы сделали.

— Вам удалось? — с надеждой спросил Карлос.

Штейн покачал головой, охваченный, по-видимому, стыдом и раскаянием.

Розенталь поспешил успокоить старика:

— Ну и ничего. Поражение терпят и лучшие умы. И все-таки я рад, что наткнулся на это. Попадись эта папочка кому-нибудь на глаза, неприятностей было бы не счесть. — Он сунул папку в большую дорожную сумку и повернулся к Бочдалеку. — Подождем до темноты. — И уже для остальных добавил: — Теперь мы можем подождать, время расстаться еще не пришло. Будете хорошо вести себя, обойдемся без веревок, но как только кто-нибудь из вас перестанет быть паинькой, боюсь, придется принять меры ко всем, а это, поверьте, будет весьма неприятно. Вам ясно?

— Мы можем прекрасно провести время, — добавил Бочдалек. — Можем, например, ради развлечения дослушать историю. — Он довольно ухмыльнулся.

Розенталь сел за стол, стоявший у окна. Айзенменгер спросил у Штейна:

— Значит, «ПЭФ» перевел вас на Роуну. Вам не приходило в голову, зачем они так далеко вас упрятали?

Старик покачал головой:

— Я был таким наивным! Старлинг так убедительно говорил, что проект имеет для компании первостепенную важность, что идеей борьбы с раком заинтересовались еще несколько компаний. Мне сказали, что для нас Роуна — самое безопасное место. Я поверил.

Карлос вышел из состояния задумчивости:

— Я все-таки не понимаю, как можно было не заметить, что происходило у нас под носом.

Штейн тихим голосом произнес:

— Потому что Протей изначально был близок к биологическому оружию. И любую модификацию, которую предлагал Тернер, легко можно было расценить как совершенствование моей первоначальной идеи. Даже чувствительный к температуре стартер казался мне тогда вполне логичным и резонным дополнением всей системы.