Сахаров:

«Суды 1978 года вызвали очень сильное возмущение во всем мире, во многом способствовали пониманию истинного положения с правами человека в СССР. Среди многих организаций, созданных в это время за рубежом для защиты узников совести в СССР, я хочу особо отметить Комитет американских ученых SOS (Спасите Орлова Щаранского). Впоследствии этот Комитет включил и мою защиту в одну из своих основных задач: первая буква стала читаться Sakharov».

БА: Наряду с замечательно активным Комитетом SOS (председатель Моррис Припстейн – Morris Pripstein) я бы отметил не менее активный Комитет озабоченных ученых (Committee of Concerned Scientists, США).

1978 г. Справка Архива Сахарова в Москве, включая описание рассекреченных документов Политбюро ЦК КПСС и КГБ СССР:

Сахаров:

Январь – апрель. Отправляет телеграмму в МВД СССР с просьбой разрешить свидание родственникам П. Винса. Делает заявление в защиту А. Гинзбурга. Присоединяется к документу Московской Хельсинкской группы в защиту баптиста Хайло. Пишет открытое письмо директору Федерации труда американских ученых в защиту Г. Гольштейна.

12 марта. Принимает участие в демонстрации протеста против нападения палестинских террористов на мирных жителей под Тель-Авивом.

Поддерживает родственников литовца Б. Гаяускаса и обращается к мировой общественности в его защиту. Присоединяется к документу Московской Хельсинкской группы в защиту адвентиста В. Шелкова.

23 марта. Сахаров вызван в московскую прокуратуру по поводу участия в демонстрации.

Рассекреченные документы:

26 марта. Ю. Андропов информирует: «…одним из новых аспектов враждебной деятельности академика Сахарова стало систематическое посещение дипломатических представительств капиталистических государств в Москве». В 1977 г. зафиксировано 20 таких посещений. Сахаров выступает ходатаем за украинских и прибалтийских националистов, сионистов, реакционно настроенных церковников и сектантов, лиц, вынашивающих эмиграционные намерения, передает дипломатам изготовленные ими документы антисоветского содержания.

27 марта. Информация поступает в ЦК КПСС.

Сахаров:

Май – июль. Обращается к Л. Брежневу во время его визита в ФРГ в защиту И. Вагнера. Делает заявление в защиту политзаключенного С. Глузмана.

15 мая. Присутствует у здания суда в Люблино, где идет суд над Ю. Орловым.

284

Обращается к мировой общественности с призывом бороться за освобождение А. Подрабинека. Обращается к королю Швеции Карлу XVI в защиту С. Ковалева. Обращается к Л. Брежневу по поводу самосожжения М. Мамута и судьбы крымских татар, к Генеральному секретарю ООН К. Вальдхайму о судьбе двух семей пятидесятников, находящихся в посольстве США в Москве. Просит Калужский областной суд о вызове в качестве свидетеля на суд над А. Гинзбургом.

12–14 июля. Присутствует у здания суда, где судят А. Щаранского, дает интервью иностранным журналистам.

Август – октябрь. Выступает в защиту А. Болонкина. Делает заявление о московской Олимпиаде 1980 г. с призывом добиваться полного осуществления Олимпийской хартии. Дает интервью французской газете о положении правозащитного движения в СССР и о бойкоте научных и культурных отношений с Советским Союзом со стороны западной общественности.

30 октября. На квартире Сахарова проходит пресс-конференция, посвященная Дню политзаключенного СССР.

Рассекреченные документы:

31 октября. Председатель КГБ СССР Ю. Андропов и первый заместитель Генерального прокурора СССР А. Рекунков информируют: «Сахаров активно работает над книгой автобиографического характера. В ней он подробно описывает свои детские и студенческие годы, период работы на военных заводах и объектах Министерства среднего машиностроения…»

Информаторы рекомендуют: провести по месту жительства Сахарова обыск, изъять подготовленную им рукопись, вызвать в Прокуратуру СССР, сделать предостережение о недопустимости разглашения государственных секретов.

4 ноября. Заседание Политбюро ЦК КПСС.

По вопросу «О мерах по пресечению деятельности Сахарова А. Д., наносящей ущерб государственной безопасности» члены Политбюро соглашаются с предложениями КГБ СССР и Прокуратуры СССР.

Сахаров:

Ноябрь – декабрь. Пишет статью «Движение за права человека в СССР и Восточной Европе». Дает интервью корреспонденту агентства UPI. Обращается к Л. Брежневу в связи с необходимостью лечения Е. Боннэр в Италии. Отправляет письмо Всемирному совету церквей в защиту В. Шелкова.

Действия властей:

29 ноября. Негласный обыск в квартире Сахаровых. Похищено много документов, в том числе первый вариант рукописи «Воспоминаний».

Негласный обыск и кража «Воспоминаний» по решению Политбюро, КГБ и черви в мясе

Сахаров:

«Еще весной Люся подала заявление на новую поездку в Италию – необходимо было снова показаться Фреззотти, сменить очки (их очень тщательно и квалифицированно подобрали ей в 1977 году, но состояние ее глаз быстро менялось после операции). Возможно, как мы думали, нужно будет сделать еще одну операцию. Ответа все еще не было. По приезде в Москву я предпринял ряд мер с целью ускорения ответа – несколько раз звонил заместителю министра внутренних дел Шумилину, ведавшему делами ОВИРа, и послал письмо Брежневу. В письме я напоминал, что в 1975 году было принято принципиальное решение, в силу которого моя жена получила право лечить за рубежом свои глаза, пострадавшие в результате контузии на фронте Великой Отечественной войны. Я отослал это письмо в середине ноября, но не публиковал его. Копия письма пропала во время негласного обыска 29 ноября.

В этот день случилось так, что на некоторое время (около полутора часов) наша квартира на улице Чкалова осталась пустой. Обычно мы избегали этого, а когда уезжали все вместе из квартиры, то брали с собой на всякий случай наиболее важные документы. В этот раз мы этого не сделали. Около часа дня мы с Люсей поехали на академической машине в книжный магазин, а вскоре после нас Руфь Григорьевна и Лиза поехали на международный телефонный переговорный пункт. Лиза в это время уже жила у нас, став членом нашей семьи. С квартирного телефона говорить с США – с нашими детьми и Лизиным мужем – было невозможно (разговор мгновенно прерывался оператором КГБ, непрерывно находящимся на нашем проводе; именно эта невозможность услышать что-либо, а не подслушивание, была нашей бедой; подслушивание же – и по телефону, и просто в квартире – конечно, всегда было малоприятно, но скрывать нам нечего).

С переговорного пункта Руфи Григорьевне и Лизе в 1978 году удалось несколько раз поговорить. Но в этот раз они вернулись ни с чем. Одновременно с ними вернулись и мы с Люсей. Вскоре из ванной раздался голос Лизы: