Мужчина сделал им знак продолжать, а сам небрежно помахал пирожным, пока женщина облизывала пальцы.

– Ваш визит – такая приятная неожиданность!

– А то нам стало здесь немного одиноко.

– Во всём заведении нет больше ни одной живой души.

– Ни единого наблюдателя.

– Ни единого сотрудника.

– Ни единого подопечного.

– Ни единой кошки.

Офелия бросила взгляд сквозь ближайший круглый витраж. Действительно, галереи и сады внизу были пустынны. Куда делся мужчина с морщинкой в уголке рта? А женщина со скарабеем? И другие инверсы? И Секундина? И шевалье?

Стоявший рядом с ней Торн не выказывал никаких чувств, но Офелии почудилось, что часы в его кармане перестали тикать. Он хотел опередить Генеалогистов, с которыми сначала заключил договор, а потом разорвал его; и он проиграл. Электрическое покалывание его когтей, к которому Офелия в конце концов привыкла, внезапно прекратилось. При одной мысли, что он мог испугаться – он, столько раз смотревший в лицо смерти, – ее охватила паника.

Даже Амбруаз заволновался, поглаживая шарф, чтобы успокоить его нарастающие метания.

Угроза витала в воздухе, как запах газа. Здесь должно было случиться что-то ужасное, но что именно?

Лазарус со своей стороны не был ни удивлен, ни встревожен вторжением Генеалогистов. Он держался по обыкновению излишне самоуверенно, засунув большие пальцы под мышки белого сюртука.

Генеалогисты дружно обратили взгляды на Элизабет, которая тут же отступила на шаг.

– Какое облегчение увидеть вас целой и невредимой, виртуоз.

– Заставить вас подняться на борт того дирижабля было оскорблением вашему таланту.

– Леди Септима выказала себя really недостойной своих обязанностей.

– Из-за нее волнения охватили весь Вавилон.

– Кстати, она расплачивается за это как раз сейчас, пока мы разговариваем.

– Наши славные сограждане бросили ее в пустоту.

– Тем стремительнее будет падение! – закончили они хором.

Офелии оба казались совершенно бесчеловечными. Даже когда они улыбались, ни одна морщинка не оскверняла золото их кожи – возможно, таково было следствие их семейного свойства. Она подумала о Леди Септиме и ее бесконечном падении в бездну, уже поглотившую ее сына.

По тому, как грязные ногти Элизабет вцепились в обшлага мундира, Офелия поняла, что девушка разделяет этот ужас. Ее веки распахнулись, как занавес, пока глаза следили за передвижениями гвардейцев, уносящих в ящиках частную жизнь сотен пациентов. Генеалогисты воспользовались воцарившимся хаосом, чтобы силой вторгнуться в это место, всегда остававшееся для них запретным. Вавилон бился в агонии, а его самые высокопоставленные сановники сидели здесь, удобно расположившись в кресле, которое им не принадлежало.

– Духи Семей, – с трудом проговорила Элизабет. – Они все в Мемориале, чтобы бороться с обрушениями. Почему вы не с ними?

Офелия и на секунду не могла себе представить, что из всех оказавшихся в этой комнате именно Элизабет посмеет противостоять Генеалогистам.

Они поднялись, как единое тело.

– Потому что отныне эта задача возложена на вас.

– Вавилону нужна примерная и преданная гражданка.

– Поскольку Лорд Поллукс нуждается в нас сегодня как никогда.

– Кто-то должен служить ему живой памятью и объяснять как ему, так и другим Духам Семей, где их истинное место.

– А потому вы возведены в ранг Светлейшей Леди!

Элизабет недоверчиво посмотрела на эмблему в виде солнца, которую Генеалогисты прикрепили ей на грудь. Офелия готова была поклясться, что узнала тот самый знак, который Торн вернул Леди Септиме. Это не продвижение по службе; это чистое надругательство.

– Аэростат пришвартован к ограде, – сказал мужчина.

– Садитесь в него и отправляйтесь в Мемориал, – сказала женщина.

– Now, – сказали они хором.

Гвардейцы Поллукса, только что освободившие от содержимого последнюю книжную полку, каждый с коробкой в руках, выстроились шеренгой до самой двери на манер почетного караула. Путь указан. Элизабет никогда не любила ни груза ответственности, ни огней рампы. Этот новый титул походил на дурную шутку.

Она покинула апартаменты вместе с вооруженным эскортом, оглянувшись на Офелию и бросив той последний взгляд.

После ее ухода на месте остались только пятеро гвардейцев: двое несли караул у дверей апартаментов, двое – у потайного лифта, еще один не спускал глаз с неизменно улыбавшегося Лазаруса, словно тот был самым опасным из всех. Пять ружей – явный перебор, чтобы допустить мысль о побеге. По тому, как подрагивали длинные пальцы Торна, Офелия догадывалась, что он прокручивает в голове все способы переломить ситуацию. С момента, когда они вышли из лифта, он ни разу не взглянул на нее и ни разу не приблизился, как и в те времена, когда хотел внушить окружающим, что невеста ничего для него не значит. Да и она сама избегала поводить очками в его сторону из страха спровоцировать взрыв в той смертоносной атмосфере, которая сгущалась вокруг них.

Неожиданно Генеалогисты сосредоточили всё свое внимание на Амбруазе. Внимание, ядовитое донельзя. Тот задрожал, когда женщина, шурша шелками, склонилась над его креслом-каталкой. Тигрица нос к носу с олененком.

– Какая замечательная деформация… Вы очень необычны, мой мальчик, и я говорю не только о ваших конечностях.

– Отец! – тихонько позвал Амбруаз.

Лазарус, которого по-прежнему держал на мушке гвардеец, улыбнулся ему издалека.

– Ничего не бойся. Всё к лучшему.

– Всё к лучшему, – повторила женщина.

Она погладила ладони Амбруаза, обведя пальцем каждую линию, и вскоре их руки, что у одного, что у другой, покрылись мурашками. Напряженные брови женщины, которая воспользовалась своим свойством осязательницы, чтобы расспросить чужую эпидерму, вдруг облегченно расслабились, как будто она нашла то, что искала. Медленно, чувственно ее золотые пальцы скользнули под волосы Амбруаза, под шарф, вздыбившийся от этого прикосновения, потом под ворот белой туники.

Офелия слишком поздно поняла, что сейчас произойдет. Амбруаз удивленно икнул – просто икнул. В следующее мгновение в кресле уже не было ничего, кроме обезумевшего шарфа, который забился в воздухе, и одинокого луча солнца.

Испарился как дым.

Теперь женщина сжимала двумя пальцами старую серебряную пластинку, где была выгравирована микроскопическая надпись: код, на протяжении десятилетий удерживавший отголосок в мире материи, который она содрала, как простую этикетку.

Всё произошло так быстро, что Офелия не успела даже вздохнуть, да и сейчас не могла перевести дыхание. Ее легкие, сердце и кровь застыли.