— Напрасно вы так думаете. Для всякого, кто следил за советской печатью и литературой, было ясно, что они разгадали наш замысел: устрашение и еще раз устрашение! Игра на их нервах. Наша реклама сработала против нас. Правда оказалась совсем иною, чем мы ее расписывали, и Сталин, на мой взгляд, совершенно справедливо сказал, что наши атомные бомбы могут устрашить только тех, чьи слабые нервы не соответствуют нашему суровому веку.

— Однако это не помешало Молотову тут же заявить, что русские сами намерены завести себе атомные бомбы! — вставил патер.

— Он говорил об атомной энергии, а не о бомбе, и, насколько я помню, "еще кое о чем". Именно так: "еще кое что", — отпарировал Блэкборн.

— Значит, они не очень–то полагаются на крепость своих нервов! — со смехом сказал Винер.

— Нет, по–моему, это значит, что они вполне уверены в слабости наших, ответил ему Блэкборн.

— Честное слово, — с возмущением воскликнул Винер, — можно подумать, что вы не верите в действие бомб, которые мы пошлем в тыл противника!

— Мне не нужно ни верить, ни не верить, — спокойно произнес физик, потому что я, так же как вы, с точностью знаю ударную силу каждого типа существующих бомб.

— Ничего вы не знаете! — угрожающе потрясая кулаками, закричал Винер. То, что мы создадим без вашей помощи, будет в десятки, в сотни раз сильнее того, что создано при вас!

С мягкой любезностью, звучавшей более уничтожающе, чем если бы он обозвал его самыми бранными, самыми позорными словами, старый физик произнес, обращаясь к Винеру:

— Позвольте узнать, хорошо ли оплачивается ваша работа, сэр?

И, сделав вид, будто внимательно слушает, наклонился в сторону оторопевшего Винера. Тот, оправившись, сказал:

— Вы сами знаете. Вы тоже занимались этим делом.

Старик сделал несколько неторопливых отрицательных движений головой и все так же негромко произнес:

— Нет, я никогда не занимался шантажем.

— Послушайте!..

— То, что вы делаете, — не смущаясь, продолжал физик, — шантаж. Правда, шантаж несколько необычного масштаба, я бы даже сказал: грандиозный шантаж, но все же только шантаж.

— Вы забываетесь! — попытался крикнуть Винер, угрожающе придвигаясь к Блэкборну, но ему загородил дорогу Роу. Он покачивался на нетвердых ногах, и его глаза стали совершенно оловянными. Глупо хихикая, он дохнул в лицо Винеру винным перегаром и проговорил заплетающимся языком:

— Не трогайте моего старика. Желаю, чтобы он говорил… У м-меня такое настроение… А главное… — Роу, оглядев всех, остановил взгляд на Винере… — мне начинает казаться: если старикан говорит, что вы шантажист, то, может быть, это так и есть, а?

— Вы сошли с ума! — крикнул Винер, поймав на себе ободряющий взгляд Паркера, которому тоже после нескольких лишних рюмок "Устрицы" начинала казаться забавной эта перепалка. — Вы совершенно сошли с ума! — повторил Винер. — То, что мы создадим, — реальность, такая же реальность, как наше собственное существование.

— Ф-фу, чорт! — Роу провел ладонью по лицу. — Я, кажется, перестаю что–либо понимать: значит, вы считаете, что мы с вами реальность?

— Перестаньте кривляться, Роу! — крикнул Паркер. — Винер прав.

Роу повел в сторону Паркера налившимися кровью глазами и ничего не ответил, а Блэкборн рассмеялся было, но резко оборвал свой смех и грустно проговорил:

— Меня утешает вера в то, что там, где дело дойдет до выражения воли целых народов — и вашего собственного, немецкого народа, и моего, и американского, и любого другого, — там здравый смысл, стремление к добру и здоровые инстинкты жизни возьмут верх над злою волей таких ошметков наций, как ваши и бывшие мои хозяева, как вы сами, милейший доктор Винер! И мои седины позволяют предсказать вам: в кладовой народов найдется веревка и на вас! Моток крепкой веревки, которой хватит на всех, кого не догадались повесить вместе с кейтелями, заукелями и прочей падалью!

Винер приблизился к ученому и, бледнея от ярости, раздельно проговорил:

— Вы мой гость, но…

— Пожалуйста, не стесняйтесь. Это уже не может иметь для меня никакого значения, — насмешливо произнес Блэкборн.

— Но я прошу вас… — хотел продолжить Винер. Однако старик перебил его:

— Можете не беспокоиться: я не собираюсь делать вашу квартиру местом "красной" агитации. — Он обвел присутствующих широким жестом. — В этом обществе она не имела бы никакого смысла. Но обещаю вам, что если буду жив, то поставлю на суд народов свои идеи против ваших. И верю в исход этого суда!

На этот раз рассмеялся Винер:

— Вас привлекает такая перспектива?.. Нет, это не для меня, и этого не будет!.. Даже если правда все, что вы тут говорили, пытаясь развенчать могущество атомного оружия, то вы забыли об одном: об его агитационном значении.

— Шантаж страхом! — брезгливо проговорил Блэкборн. — История слишком серьезная штука, чтобы ее можно было делать такими грязными средствами!

— Вы не историк, а физик, профессор, — язвительно проговорил отец Август.

— Если бы меня убедили в том, что я не прав, я, не выходя отсюда, пустил бы себе пулю в лоб.

Винер вынул из заднего кармана и с насмешливой улыбкой протянул Блэкборну маленький пистолет.

— Возьмите, дорогой коллега! Он вам понадобится еще сегодня!

Отец Август подошел с полным стаканом коктейля и тоже протянул его ученому.

— Тюремный бюджет обычно предусматривает стакан ободряющего приговоренному к смерти.

Блэкборн без всякой церемонии оттолкнул его руку так, что содержимое стакана расплескалось, заливая костюм патера, и с достоинством произнес:

— Нет, достопочтенный отец, и вы, — он движением подбородка указал на Винера, — не выйдет! Я еще поживу. Назло вам поживу. Мне еще в очень многом нужно разобраться, очень многое понять, мимо чего я прежде проходил. Стыдно, имея седую голову, признаваться, что только–только начинаешь понимать кое–что в происходящем вокруг тебя… Очень стыдно… Но нельзя больше быть малодушным. Рано или поздно надо перестать прятаться от самого себя. Это ниже человеческого достоинства. Если не хочешь потерять уважение к самому себе, то нельзя становиться глупее страуса. Нужно вытащить голову из травы и посмотреть в глаза жизни. — Блэкборн сделал несколько шагов по комнате, остановился, задыхаясь, и протянул руку к окну, словно ему хотелось распахнуть его, чтобы впустить в комнату свежего воздуха. Задумчиво проговорил: — Я теперь понял, почему для меня не оказалось места в моей стране… Меня терзала мысль: смогу ли я прожить вне Англии, которая столько значила для меня…

— Как видно… — насмешливо бросил Винер.

— Да, как видно, я смогу прожить вне Англии, так как живу уверенностью, что вернусь в нее. Это не может не случиться. Я слишком верю в свой народ, чтобы потерять надежду на то, что он придет в себя и прогонит шайку авантюристов, которые держат в руках власть над ним.