— Вот почему меня там нет.

— Да, пока не забыла! — воскликнула миссис Малкей задыхаясь. — Некоторое время тому назад звонил Мэнни. Он был весьма выразителен, но говорил негромко — думаю, это означает, что он серьезен, как только может быть.

— Что он сказал?

— Чтобы вы не звонили ему в Колорадо.

— Что-о?

— Он велел передать вам: "аллеот массгхул", что бы это ни значило.

— Вполне ясно, Энни. — В переводе с арабского это значит «линия занята», простой эвфемизм для обозначения того, что разговоры подслушиваются. Если Мэнни прав, любой, кто туда позвонит, может быть вычислен буквально за несколько секунд. — Помолчав, Эван добавил: — Не буду звонить в Колорадо.

— Мэнни просил передать, что, когда все успокоится, он поедет в Меса-Верде, позвонит мне и даст номер телефона, по которому вы сможете его найти.

— Я перезвоню вам.

— Ну а теперь, мистер Супермен, правда ли то, о чем все говорят? Вы действительно совершили все это в Омане — или где там?

— Лишь немного из того. Не сказали о многих людях, которых следовало упомянуть. Кто-то пытается выставить меня тем, чем я не являюсь. Как вы справляетесь?

— С помощью обычных фраз: «Без комментариев» и «Нашего босса нет в городе», — ответила О'Рейли.

— Хорошо. Рад слышать это.

— Нет, конгрессмен, не хорошо, потому что с некоторыми вещами невозможно справиться обычным способом. Мы можем управлять этими психами, прессой и даже людьми, равными вам по положению, но не можем контролировать тысячу шестьсот.

— Что, Белый дом?!

— Звонил сам несносный начальник аппарата. Мы не можем сказать глашатаю президента «без комментариев».

— Что он говорил?

— Сообщил мне номер телефона, по которому вам нужно позвонить. Это его приватная линия. Дал мне понять, что данный номер известен менее чем десятку людей в Вашингтоне...

— Интересно, а у президента он есть? — В словах Кендрика содержалась лишь доля шутки.

— Утверждал, что есть; в сущности, сказал, что сам президент прямо приказал вам немедленно позвонить главе его аппарата.

— Прямо что?!

— Президент прямо приказал.

— Может, кто-нибудь будет так любезен прочитать этим клоунам конституцию? Законодательная ветвь правительства не принимает прямые приказы, исходящие от исполнительной ветви власти, президентской или другой.

— Согласна, он глупо выразился, — быстро продолжила Энни О'Рейли, — но, если вы дадите мне передать его слова до конца, то, возможно, будете более сговорчивы.

— Продолжайте.

— Он сказал, что они понимают, почему вы скрываетесь. Они незаметно подберут вас там, где вы скажете... А теперь могу я вам кое-что посоветовать, как ваш старший товарищ в этой психушке?

— Пожалуйста.

— Вы не можете все время находиться в бегах, Эван. Рано поздно вам придется объявиться, и лучше, если вы узнаете, что у них на уме, до того, как это сделаете. Нравится вам или нет, они за вас взялись. Почему не выяснить, что им известно? Это поможет избежать несчастья.

— Диктуйте номер.

Закрыв дверь в ванную комнату, Герберт Деннисон, глава аппарата Белого дома, достал бутылочку «Маалокса», которую постоянно держал в правом углу мраморной стойки, и сделал последовательно четыре глотка белой, похожей на мел жидкости, зная по опыту, что это быстро устранит приступ изжоги в верхней части груди. Много лет тому назад, в Нью-Йорке, когда такие приступы у него только начались, он был так напуган, что едва мог есть и спать, настолько боялся, что неожиданно умрет на улице от остановки сердца. И не сомневался, что это результат пережитого им ада в Корее. Его тогдашняя жена, первая из трех, переполошившись, была не в силах решить, куда его везти в первую очередь — в больницу или к страховому агенту для переделки полиса в сторону увеличения. В итоге без его ведома все-таки выбрала второй вариант, поэтому лишь спустя неделю Герберт лег в Корнеллский медицинский центр для подробного обследования.

Услышав от врачей, что сердце у него как у молодого бычка, он испытал облегчение. Они объяснили, что его приступы вызваны повышенной кислотностью, проявляющейся время от времени, что, несомненно, связано с нервотрепкой и перенапряжением. С того дня в спальне, на работе, в машине и портфеле Герберт стал держать бутылочки с белой успокаивающей жидкостью. Напряжение было частью его жизни.

Диагноз врачей оказался настолько правильным, что и спустя много лет он мог довольно точно (плюс-минус час-два) предсказать, когда у него начнется приступ изжоги. Во время пребывания Деннисона на Уолл-Стрит приступы неизменно наступали от бурных колебаний на рынке облигаций или когда он сражался со своими коллегами, которые постоянно пытались расстроить его планы достичь благосостояния и определенного положения. Все они — вонючие придурки, подумал Герберт. Модные мальчики из студенческих братств, члены элитных клубов, считавших ниже своего достоинства открыть для него их двери. Чья бы корова мычала! Сейчас те же самые клубы принимают жидов, ниггеров и даже латиносов! Все, что они умели, — это говорить, как «голубые» актеришки, и покупать одежду от Пола Стюарта или какого-нибудь француза-гомика. Ладно, плевать на них! Он их сломал! Благодаря своему инстинкту рыночного бойца Герберт тогда так припер их к стенке и столько сделал, что им пришлось-таки назначить его президентом той проклятой фирмы, иначе он ушел бы, унеся с собой миллионы. Деннисон сформировал корпорацию, которая стала самой жесткой, самой агрессивной фирмой на Уолл-Стрит. Он добился этого, избавившись от никчемных нытиков и от глупого института так называемых стажеров, проедавших деньги и отнимавших у всех время. У него было два принципа, ставших для всех священными. Первый гласил: побей прошлогодние показатели или уноси отсюда ноги. Второй звучал так же кратко: здесь ты ничему не научишься, сюда ты попадаешь уже ученым.

Герберту Деннисону всегда было наплевать, любят его или нет. Он руководствовался идеей, что цель оправдывает любые средства. В Корее, например, быстро понял, что офицеры-хлюпики часто оказываются в гробах из-за послабления дисциплины и жесткой власти на поле сражения. Он отдавал себе отчет, что солдаты люто ненавидят его общеизвестную силу воли, поэтому никогда не терял бдительности, чтобы не быть разорванным на куски американской гранатой. Деннисон был убежден, что, как бы ни были велики потери, они оказались бы гораздо большими, командуй там какой-нибудь слюнтяй.

Как эти плаксы с Уолл-Стрит: «Мы хотим построить доверие, Герб, преемственность...» или «Сегодняшний юнец завтра будет высокопоставленным чином в корпорации — преданным чиновником». Чушь это! Из доверия, преемственности и преданности выгоды не извлечешь. Ее получаешь, только если делаешь людям деньги. И Герберт доказал свою правоту, увеличив число клиентов до такой степени, что компьютеры чуть не взорвались; он воровал талантливых работников у других фирм, но, если вдруг убеждался, что зря за них заплатил, новички получали под зад коленом.