* * *

Дима сполз со своего тороса и, став на ноги, должен был сейчас же присесть на обломок льда. Ноги не держали его, руки тряслись, он никак не мог засунуть пистолет в кобуру. Плутон тоже обнаруживал необычное беспокойство: он бегал вокруг тороса, поднимал голову, внюхиваясь в воздух, и злобно рычал, чуя вблизи запах крови.

Прошло минут пять, прежде чем Дима пришел в себя…

Наконец он поднялся, встал на лыжи и позвал собаку:

— Плутон, домой!

Лыжи быстро понеслись по старым следам.

Дима все оглядывался назад, на молчаливый торос, точно опасаясь, что медведица может встать и броситься в погоню за ним. Лишь когда кончилась полоса разбросанных ледяных обломков, Дима облегченно вздохнул и пустил лыжи на третью скорость. Однако уже через сотню—другую метров он должен был умерить ее, так как Плутону трудно было поспевать за ним.

Чем дальше Дима уходил от моря, тем спокойнее становилось у него на душе. Он не сомневался, что так же, как он сейчас идет по своим следам, он нагонит и вездеход по его широким и глубоким колеям.

Пройдя два—три километра, Дима заметил вдали стену густого молочно-белого тумана, далеко простиравшуюся поперек его пути с запада на восток. Чем ближе он подходил к этой стене, тем больше она его смущала.

«Там и следы можно потерять, — думал он, понемногу замедляя движение лыж. — Что же делать-то? Иван Павлович и Дмитрий Александрович, наверно, ищут меня и найти не могут.»

Он беспомощно оглянулся вокруг, не зная, что предпринять. Туманная стена была уже совсем близко; вот и первая, еще редкая и полупрозрачная дымка окружила мальчика. Дальше густые клубы тумана неслись куда-то направо, на восток.

Диме страшно не хотелось углубляться в белесоватую мглу. Ему казалось, что он утонет в ней, затеряется, пропадет. Он уже с трудом различал бегущего рядом Плутона.

Дима резко остановил лыжи: следов уже не было видно.

Что делать? Куда идти?

Заныло в желудке — очень хотелось есть. Дима забыл об этом там, на торосе. Но сейчас голод стал сильнее. Дима вынул остаток шоколада и, честно поделившись с Плутоном, сунул свою долю в рот. Плутон проглотил этот жалкий, хотя и вкусный кусочек, можно сказать, на лету. Облизываясь и оживленно помахивая хвостом, он деликатно отвернулся. Дима знал его повадку: это значило, что Плутон после закуски с удовольствием продолжил бы обед. Но и у Димы от шоколада через минуту осталось лишь приятное воспоминание, и он притворился, что не понимает намека.

Вокруг стоял уже такой густой туман, что дальше вытянутой руки ничего различить было невозможно.

Дима сошел с лыж, опустился на снег и, почти приникнув к нему лицом, старательно разглядывал его поверхность. Следов не было.

Диме стало страшно. Куда же они девались? Он ведь их видел все время, почти до самой остановки, до-последней минуты! Дима некоторое время испуганно озирался, потом пополз по снегу вокруг своих лыж. Сзади он нашел только те следы, которые они только что оставили. Дима хотел идти по ним назад. Он, вероятно, только что незаметно свернул в сторону от старых следов… Но, сделав лишь один шаг по своим новым следам, Дима в страхе бросился обратно к лыжам и вцепился в них: он успел заметить, что очертания лыж уже растворяются в тумане, что еще один шаг — и он потеряет их. Дима потянул лыжи за собой и на четвереньках, вглядываясь в снег, пополз обратно по следам. Плутон кружил вокруг него, тоже всматриваясь в снег, обнюхивая его, заигрывал с Димой, рыча и припадая на передние лапы. Это ползание перепуганного мальчика, по-видимому, только забавляло собаку.

Пройдя таким образом десяток метров, Дима в изнеможении опустился на снег. Никаких следов он не нашел. Кругом стояла серо-белая непроницаемая мгла — глухая, слепая и равнодушная. Ни один звук, ни один луч света не проникал сквозь нее, как будто все вымерло вокруг, как будто весь мир исчез, растворился в этом белесоватом киселе и только они одни, Дима с Плутоном, два крохотных живых комочка, остались, брошенные и забытые всеми…

Было от чего заплакать…

И все же надо что-то делать. Не вечно же сидеть здесь и хныкать! Надо идти искать. Но куда девались старые следы? Дима представил себе, как он шел на лыжах от моря. Старые следы тянулись слева от него. Если он в тумане незаметно уклонился влево, то, значит, пересек их. А вернувшись по своим новым следам, он должен был бы опять пересечь старые следы. Но он не пересекал их вторично! Значит, он с самого начала уклонился от них не влево, а вправо! И теперь, вероятно, вернулся к ним. Они должны идти где-то рядом… И до самых торосов у моря они будут идти рядом…

Дима бросился грудью на снег и, пристально вглядываясь в него, таща за собой лыжи, пополз в сторону, сопровождаемый Плутоном.

Через минуту радостный детский смех прозвучал в пустыне.

Дима вскочил на ноги и, держась за лыжи, заплясал от счастья.

Старые следы нашлись!

Только бы теперь не потерять их… Дима присел на корточки и не спускал с них глаз. Он даже положил на следы руку, чтобы держать, не выпускать, не дать им опять скрыться…

Но как идти дальше? Ведь с лыж следов не увидишь!

Дима держал с таким трудом найденные следы буквально в своих руках и не знал, что с ними делать. Радость от находки тускнела, гордиться, выходит, пока еще было нечем.

Мальчик сидел, понурив голову. Опять возвращались страх и безнадежность.

Вдруг Дима резко вскочил, испугав спокойно сидевшего рядом Плутона, потом так же быстро опять присел возле двойной линии следов и, показывая на них, крикнул:

— Плутон, сюда! Смотри! Домой, Плутон! Домой!

Скучавшая от безделья собака оживилась, вскочила и, помахивая хвостом, то вопросительно взглядывая на Диму, то опуская голову к следам, забегала взад и вперед рядом с ними.

Дима достал носовой платок, разорвал его на узкие полоски и связал их. Получилась достаточно длинная белая бечевка. Дима привязал один конец ее к ошейнику Плутона, другой взял в руку и встал на лыжи.

— Домой, Плутон! Домой! Ищи!

Плутон с минуту постоял, точно в раздумье, потом, повернувшись, громко залаял и рванулся вдоль старых лыжных следов, чуть не оборвав бечевку.

Дима едва успел включить в лыжи ток и пустить их вслед за собакой.

Он мчался так, полный уверенности в своем Плутоне, досадуя на себя за то, что раньше не подумал о нем. Теперь скоро, совсем скоро он домчится до следов вездехода…

А дальше что? Дима прогнал эту смутную, тревожную мысль. Там видно будет… Было так приятно мчаться вперед! Дима даже зажмурил глаза — от этого удовольствие только увеличилось. В самом деле, для чего ему теперь глаза? Все равно ничего не увидишь — ни внизу, на снегу, ни впереди, ни по сторонам…