subfile 4.7

subject: свидетельство Байно

audio-txt:

Лёжа на спине, неудобно свернув голову, сквозь ресницы, я долго наблюдал за ними. Была глухая ночь, час или два местного времени. Я видел их на фоне огня. Палили они огонь. В таком количестве огонь видел я впервые. Я лежал левым боком к огню, в восьми-десяти метрах от него и от них. Над огнём висело открытое сверху полушарие на проволочных дужках - котелок. Сильно и вкусно пахло мясом, и очень приятно пах сам огонь. И звук от него шёл очень красивый - наподобие треска рвущейся пены, но сочней и естественней.

Их было десятеро. Их я тоже видел впервые. Шесть женщин, четверо мужчин. Того, кто меня ударил, я отличить на данном расстоянии не мог, хотя его лицо сопровождало меня, словно луна в темноте, по пути через необозримые пространства бессознания. Как блик на сетчатке.

Они вели себя свободно и легко. Они говорили не по делу, они трепались, речь шла о века длившемся воздержании, о лотерее, необходимость проведения которой возникала из-за численного несоответствия дырок и колов, вспоминались старые времена и старые земли, часто поминались почему-то лошади и почему-то - Марс. Они матерились - непрерывно.

Они вели себя свободно и легко. Очень редко и как-то необязательно смотрели на часы, словно вечность им предстояла. Они громко разговаривали между собой (почти всегда по-русски) и часто смеялись. Передвигались они уверенно, ступали по грунту, сидели на нём без подстилок и даже трогали его, опираясь голыми ладонями при вставании - без трепета, кажется, даже не обращая на тесные контакты с планетой внимания. Только-то, мол: к грунту принялись. Подумаешь. Примерно с такой свободой живут на грунте бройлеры, - но эти не были, разумеется, клонированы под Четвёрку, это были люди. И по времени не выходило, и вид их предположению сопротивлялся: они, хоть и составляли, безусловно, команду, группу с явно обозначенным центром внутреннего подчинения и снаряжённую с одного склада под эту миссию, но сами ни в коем случае не выглядели ни выводком клона единой кладки, ни боевой группой, отобранной по многим синхронным параметрам. Толстый, тонкий, маленькая, огромный, глупая, прихрамывающая… Они сильно отличались и по внешнему возрасту: старые толстяк-командир и худой длинный по фамилии Мерсшайр - и почти девчонка, навроде Ольюшки Кашки; то ли Вереника, то ли Береника - к ней обращались.

Но что же объединяло их, превращало в единое десантное подразделение? Иммунитет, открытое к переменным SOC сознание? Конечно. История их - явственно давняя - отношений? Да. Жёсткость? Да, жёсткость - основное. Жёсткость, правильней - жестокость, устоявшаяся, выстраданная, оправданная, как дыханье привычная - от них на далеко распространялся как бы даже и запах множества совершённых убийств, и этот запах, перемешиваясь с запахами планеты, огня, цветущего на ломаном и рубленном дереве, мясного варева с овощами, - приводил меня в ужас, парализовывал меня, будил тошноту, с которой я до сих пор и знаком-то не был…

Главным в группе был толстый человек, кашеваривший и больше всех говоривший. Толстый, даже жирный, низенький, с круглым лицом, с немногочисленными, сглаженными жиром чертами на круглом лице, среди которых не было ни единой добродушной. Комбинезон со спущенной грудью. Майка без рукавов - на предплечье сидела большая татуировка - крест, и ещё один громадный равнокрылый металлический крест свисал на цепочке с шеи на грудь поверх майки. Лоб повязан чёрной тряпкой. Он выглядел парадоксально: явно страшный человек в форме добряка. Он смеялся громче всех, совсем как Сильвер, часто обращался ко всем то с необидными, то с рискованными подначками, бултыхание в кастрюлю полуфабрикатов и приправ сопровождал шутками и прибаутками, но называли все они его Хан, а не Окорок, и его остроты встречали почти подобострастно, не позволяя себе отшучиваться, хотя ни женщины, ни мужчины, как бы они ни разнились внешне, не производили впечатление слабаков, не способных клацнуть зубами.

Также кроме огня и людей в пределах досягаемости моего внимания находились: освещаемая огнём половина вертолёта (из состава "ОК" машина), собранного и разогретого: в недрах открытой с бортов кабины тихонько мигала зелёным торпеда; задний бампер обычного ровера "ГАЗ" и всюду без системы - тюки, тюки с торчащими лямками, тюки распотрошённые, тюки ещё сплошь замотанные в скотч. Ещё я разглядел знакомую коробку тонного самоходного контейнера. Кое-где на земле валялись переломанные светящиеся палки "бактерий". Довольно светло было на биваке, а времени по-местному было - глухая ночь. Примерно половину звёзд закрывали тучи. Мне было холодно. И было очень влажно.

Окорок-Хан снял голыми руками с костра ёмкость, объявил готовность номер один и назначил ответственной за делёж консервированного дерьмеца нашу общую Славу, и велел ей торопиться, пока оно, дерьмецо, горяченькое. Молодая женщина Слава с черпаком встала за ёмкость, к ней протянули сразу несколько пиал, сам же Хан-Окорок вытер тряпицей руки, ловко щелчком закурил и направился в мою сторону. Ему вослед вежливо сказали невнятное, он, не оборачиваясь к костру, шутливо поднял руки и потряс ими. Я прищурился. Притворился. Зачем? Я не знаю. Тогда не знал, а сейчас неприятно вспоминать.

Он подошёл ко мне, встал надо мной. Лица его я теперь не видел, только толстые губы наливались багряным, когда он затягивался.

- Слышаланахана! а наш цыплёнок очнулся! - сказал он громко, а я был уверен, что притворился удачно. Он несильно пнул меня ногой. Руки у меня были как-то непонятно скреплены одна с другой за спиной, вдобавок я на них лежал. Я открыл глаза. Хан погасил, послюнив пальцы, сигару и спрятал окурок в нагрудный карман, глядя мне в лицо, но и мимо, не встречаясь со мной взглядом.

Подошли ещё трое, с большими стальными пиалами в руках. Хан (никакой он был не Окорок) получил свою порцию. Они стояли надо мной и ели, подносили пиалы ко ртам, отхлёбывали, доставали куски ложками и пальцами, жевали, облизывали пальцы, облизывали ложки. Редко поблёскивали ложки, одна из них, женщина, громко дышала ртом, жуя. Это длилось вечность. Я не выдержал. Я завозился, пытаясь сесть, но мужчина, не Хан, а другой, чёрный, лысый, огромный, не для Космоса человек, наступил мне на живот и надавил. Я перестал двигаться. Прошло несколько минут. Они молча ели, высясь надо мной, я молча лежал неподвижно.

- Благодарность, лидер, - сказал наступивший на меня и перевернул пиалу, как бы выливая из неё остатки. - Давно не елось мне с костерка. Благодарность, - и он отрыгнул, отвернувшись и прикрыв отрыжку огромной ладонью.

- Так девять личных, - сказала женщина. - Долго спали.

- А я всегда рад вас покормить, хана моя, - сказал Хан с энтузиазмом и приветливо. - Для того-то я и читал так много поваренных книг. Моя любимая - "Книга Кагелат". Никто не читал? "Мясо человечье не следует приправлять базиликом…"

- Я не читал, - подал голос мужчина, доселе молчавший. Голос у него был мальчишеский, реябческий, хотя весил он кило шестьдесят только в плечах, и говорил он странно - на одной как бы ноте. Я такое уже слышал. Сразу отличается. Регенерация голосовых связок.