Жил в «трешке», а не на собственной вилле, как запросто мог бы за океаном. Только уйди на «ту сторону» — и будешь купаться в роскоши. Так был ли какой-то внутренний конфликт у Харламова — конфликт, кажущийся неизбежным в этой ситуации для человека, заслуживающего несоизмеримо большего, чем имеет? Ведь слухов вокруг «отъезда за бугор» было столько, что однажды от одного болельщика я даже услышал «версию» о том, будто аварию Харламову подстроил КГБ: дескать, чтобы он не уехал за границу. Абсурднее и нелепее не придумаешь.

Когда я спрашивал у собеседников, знавших Харламова, о том, была ли у него некая внутренняя драма: дескать, мог стать очень богатым человеком за океаном, а не уехал, — ветераны смотрели на меня, мягко говоря, с удивлением, едва ли не крутя пальцем у виска.

«Я говорил и говорю: Валера ни при каких обстоятельствах не уехал бы за границу, не сбежал бы, что бы там ни говорили сегодня отдельные злопыхатели. Он был офицер, человек чести, сильно любивший свое отечество, родных, друзей. Валера ни за что бы не уехал. Ни за что. На историческую родину, в Испанию, на время, потренировать, способствовать развитию хоккея, — это может быть. Да, у него была несбыточная по тем временам мечта — вернуться в Испанию. Он, конечно, внутренне переживал, что так вот запросто не может поехать туда, когда захочет. Это было невозможно, так как Валера был офицером. А так чтобы сбежать… Никогда и ни за что. Невозможно вообразить, чтобы он предал своих родителей, маму Бегоню и дядю Борю, пожертвовал бы любовью миллионов, — признавался Александр Мальцев. — Бегство за деньгами для нас было немыслимым поступком. Это было бы настоящее предательство нашей страны, всего того, ради чего мы жили. Кроме того, мы презирали тех, кто продает честь и родину за деньги».

«В 1972 году, когда мы выиграли игру в Монреале, к нам подошел хозяин “Торонто” и предложил нам деньги, чтобы мы завтра надели его форму. Ко мне, к Валерке и Петрову. К тройке. Когда он назвал сумму, я сказал, что мы советские миллионеры. И всё. Он сказал: “Извините, я не к тем людям обратился”. Конечно, впоследствии мы думали, почему бы нам там свои силы не попробовать. Но на тот момент даже в мыслях ничего подобного не было, — вспоминал Борис Михайлов. — Мы воспитаны были на преданности родине, на идеалах и т. д. Честь флага нам была дороже всего. Мы должны были доказать, что наш строй самый лучший».

Зачем Харламову было уезжать в годы его расцвета?! Ведь у него было ВСЁ. А самое главное — подлинная всенародная любовь. Что показал день его похорон, когда рев, плач сотен людей перекрыли шум ливня…

«Игра Валерия вызывала желание подражать. Причем далеко не только в том, что касается сугубо технических его достижений, а прежде всего в том, что относилось к неукротимому его бойцовскому духу, с особой силой проявлявшемуся в играх за спортивную честь родины. Выступая на чемпионатах мира и Европы, в международных турнирах, сражаясь с канадскими профессионалами, Харламов никогда не чувствовал себя просто игроком, старателем на россыпях спортивной удачи. Нет, он боролся, что называется, не на живот, а на смерть за победу сборной Советского Союза. И когда под сводами ледовых дворцов звучал наш гимн, Валерий чувствовал гордость не за себя, не за команду даже, а за державу. Патриотизм советского спортсмена, советского человека был свойствен ему в самой высокой степени», — сказал о Харламове и о всем этом поколении победителей Анатолий Владимирович Тарасов.

«Он был не просто хороший человек. Он был Человечище» — так точно и емко охарактеризовала Валерия Харламова супруга Юрия Блинова Татьяна Семеновна. Она знает, что говорит: Харламов, с которым они познакомились еще в юности, десятки раз был в их доме, фактически стал членом их семьи. В этой яркой фразе, по сути, квинтэссенция всех бесчисленных высказываний и воспоминаний о нем, часть которых приводится в этой книге. Приведем еще одно высказывание. В нем вылетающими будто искра из-под кремня рублеными фразами также предельно емко и выразительно сказано о Валерии Харламове. «Он знал славу. Но не знал себе цену. Не хотел знать. За пределами площадки был заметен меньше других. Порой застенчив. Невероятно застенчив. Ценил дружбу. Берег ее. Благодарил хоккей за то, что свел его с прекрасными людьми. Тянулся к семье, к детям. Любил детей. И дети тянулись к нему. И свои. И чужие, — писал о Харламове близко общавшийся с ним спортивный журналист Олег Спасский. — Когда Валерия уже не стало, разговаривал о нем с Чернышевым. Аркадий Иванович, с участием которого сложилась вся история отечественного хоккея, сказал: “Это величайший хоккеист современности. Говорю не только о нашем хоккее. И очень скромный человек. Деликатный, чуткий”».

В этой главе, лежащей вне каких-то биографических и хронологических рамок, мы поговорим о мастерстве и уникальности Харламова на льду и вне его. Расскажем о его человеческих качествах, о его друзьях, предоставив слово тем, кто близко знал Валерия Борисовича.

Как уже известно читателю из предыдущих глав, богатырем Харламов не был, но с детства виртуозно владел коньками. Благодаря сильным ногам, великолепной координации движений (наверное, сказались испанские гены) мгновенно менял ритм бега, буквально на месте набирал скорость и так же ее гасил. И всё это, как отмечали игроки и журналисты, происходило без особых усилий. «Руки он укрепил упорными тренировками. Обладал Валерий редким для хоккеиста качеством: он умел одновременно маневрировать скоростью и работать руками, играл при этом с поднятой головой, отлично видел, как говорят игроки, “поляну”. Добавьте к этому артистический дар. Он смотрел, допустим, налево, видел там партнера, начинал поворачиваться туда, и соперник был уверен, что он именно туда пошлет пас. Но прекрасно развитым периферическим зрением он в то же время видел партнера справа, и именно ему следовала абсолютно неожиданная для обороняющихся передача», — писал журналист Владимир Дворцов.

«Валерий — он гений, он волшебник. Все говорят, дескать, техничный игрок — это тот, который один на один может обыграть. Техничный игрок — тот, у которого нет потерь, который, что бы он ни сделал, сохранял шайбу. Тот, у которого любой бросок результативен, а любая передача доходит до партнера. Любой твой финт проходит, ты не теряешь шайбу, ты принимаешь любую передачу, тебе можно отдать шайбу, и ты ее не теряешь, шайба подконтрольна тебе. Вот это техничный игрок, у которого нет проблем ни с чем. У Харламова не было проблем бросить — он любой бросок мог сделать. Правильно говорят, что он шайбу мог подкинуть, переложить — и всё. Он просто великий в этом плане. Я думаю, что его главное достоинство было, когда он только появился, когда дебютировал на льду, — это высочайшая техника на высочайшей скорости, — признавался в беседе известный хоккейный аналитик и комментатор Сергей Гимаев. — Я вот так скажу. Если обратить внимание, как большинство игроков в обводку идут — большинство все равно на две ноги встают и не толкаются, пытаются клюшкой обыграть. Харламов же мог переложить с крюка на крюк; даже за спиной мог переложить клюшку. По владению шайбой сейчас с ним можно сравнить разве что Пашу Дацюка. Подавляющее большинство людей — предсказуемы. Харламов, не теряя скорости, мог сделать всё, что угодно».

«Я брошу хоккей, как только пойму, что перестал делать сюрпризы моим оппонентам, зрителям и себе», — сказал как-то Валерий Харламов. Он и играл ради того, чтобы зрители радовались. Чтобы трепетно ждали неповторимого сюрприза от него. Того самого волшебства. Чуда не по расписанию. Потому так ценил доверие зрителей, пришедших на стадион для того, чтобы посмотреть на его игру. «Он считал глубоко недостойным схалтурить, поберечь свои силы, когда команда буквально ложится костьми, избежать силового единоборства с соперником, превосходящим в габаритах и в весе. Он никогда не пытался применить коварный, нечестный прием, не помню случая, чтобы он нарочно стукнул кого-нибудь клюшкой или коньком, даже просто оттолкнул плечом, если толчок этот не был вызван прямой необходимостью овладеть шайбой или уберечь ее. Валерий никогда не спорил с судьями и редкие наказания — удаления на две минуты — сносил сдержанно и терпеливо», — вспоминал Анатолий Тарасов.