— Напрасно ты беспокоишься, дружок, — утешил его Руфиний. — Вечер такой хороший. Мы просто пройдемся.

Пошли они, само собой, вооруженные. У Руфиния был нож и короткий меч, за пояс заткнут камень для пращи, в руке — копье. В подсумке у него были и монеты. На тонкой фигуре Эохайда был темно-зеленый килт, в ножнах — кинжал, на спине — длинный меч и колчан. Лук он нес в руке.

Они оставили суетящихся людей и скрылись за деревьями.

— Мы ведь с тобой на разведку, — предупредил Руфиний. — Не поступай опрометчиво, дорогой.

— Ни к чему колебаться и попросту тратить время, — проворчал Эохайд. — Сейчас, пока такая суматоха… — он сжал челюсти.

Кусты цеплялись за ноги, под сапогами шуршали прошлогодние листья. Здешний лес не были ни высоким, ни густым. Между стволами виднелся спокойный, позолоченный солнцем океан. Чуть слышно шумели волны, пахло солью и теплыми испарениями земли. Солнечные лучи, проникая между деревьями, создавали причудливые тени.

Пройдя в глубь леса, приятели повернули в южном направлении. Вскоре Руфиний сделал жест рукой и повернул направо. Ориентиры — бук и заросли кизила — он приметил еще с моря. Когда он подошел к прибрежной полосе, шум усилился. Остановился, прижал палец к губам, прищурился на солнце и потащил Эохайда к зарослям кизила.

Отсюда, из-за тесно растущих деревьев, смотрели они на место, где расположился король. Красная галера стояла на берегу, волны лизали ее бока. По обе стороны от нее расположились шлюпки, а сверху улыбался римский череп. На Галлию ложились длинные тени. Мужчины весело перекрикивались, готовясь к ночлегу. Установили тент и разожгли костер, чтобы приготовить ужин, подыскивали место поудобнее и обдумывали, куда лучше поставить часовых. Над сверкающей поверхностью бухты поблескивали наконечники копий. Гордо реяли на легком ветерке знамена. Крики, смех. Песня уносилась в поднебесье, к кружившим там чайкам.

Эохайд резко выдохнул. Руфиний проследил за его взглядом. Слева от них появился человек. Должно быть, разговаривал с вождями. Словно могучий бук, возвышался он над всеми. Одет он был так же просто, как и остальные воины, однако с плеч его ниспадал семицветный плащ. Закатный луч, упавший ему на голову, превратил ее в золотой факел.

— Ниалл! — услышал Руфиний, а вслед за этим — ругательство.

«Как же он красив!» — подумал галл.

Услышав движение, разведчик повернул голову. Эохайд рядом с ним ставил на лук тетиву.

Руфиний схватил скотта за руку.

— Подожди, — предупредил он.

Эохайд высвободился.

— Слишком долго я ждал, — огрызнулся он. — Пусть же он подавится кровью, которую пролил.

Руфиний не шелохнулся. Если он сцепится с Эохайдом, их заметят.

Эохайд установил тетиву и потянулся за стрелой.

— Пусть зимние ветры сделают душу его бездомной на тысячу лет, — он натянул тетиву и поднял лук. В этот момент Ниалл остановился у галеры. Отмахнувшись от человека, хотевшего поговорить с ним, он смотрел в сторону океана, будто искал что-то. — Пусть душа его переселится в оленя, которого забьют охотники, или в лосося, который попадется на крючок к женщине, или в ребенка, оставшегося в горящем доме вместе с убитыми родителями.

Стрела зазвенела.

Ниалл вскинул руки, зашатался и упал лицом вниз, возле шеста с черепом. Ноги омывало море. Вода стала красной.

Руфиний опять схватил Эохайда за руку и потащил в сторону.

— Быстро, — воскликнул он, стараясь перекричать поднявшийся рев. — Слушайся меня. Иначе умрем.

Трудно бежать в зарослях. Сначала Эохайд шел как лунатик. Руфиний, следуя за ним, давал указания, и Эохайд, хотя и с трудом, слушался его. Руфинию, разумеется, было бы намного легче и безопаснее убежать одному. В случае крайней необходимости он бы так и сделал: ведь он был нужен Грациллонию. И все же он не мог бросить Эохайда.

Погоня — если она и была — скоро закончилась. (Скотты даже не поняли, откуда прилетела стрела: от горя и гнева они почти лишились рассудка.) Руфиний прекрасно ориентировался в лесу, к тому же стало темно. Ночь надежно укрыла их.

* * *

Эохайд без сил свалился на землю, сырую и холодную: рядом было болото. Руфиний остался на ногах. Над ними мрачно склонились деревья. Они почти не видели друг друга. Синева наверху сгустилась до черного цвета. Появились первые звезды.

— Ночлег здесь будет без удобств, — заметил Руфиний, — и все же нужно отдохнуть до утра.

— А что потом? — спросил Эохайд.

— Поеду домой, доложу господину. Советую и тебе сделать то же самое. Отец твой наверняка задаст пир: ведь ты освободил мир от старого хвастуна.

Эохайд с усилием покачал головой; она была тяжелой, как камень.

— Я не могу бросить своих людей. Не могу и после того, что сделал, бежать, как вор.

Руфиний вздохнул.

— Я этого боялся. Ведь ты представляешь смертельную угрозу своим людям. Как только об этом пройдет слух — а он обязательно пойдет, заговоришь ты об этом или нет… люди же знают, что Ниалл твой враг, а тебя в тот момент, когда он упал, не было рядом. Понимаю, ты будешь винить во всем меня. Вини, я не буду в обиде.

— Никогда, и лучше бы ты этого не говорил.

— Ладно, проберись потихоньку назад, если уж ты так этого хочешь, а затем, пока не рассвело, возьми с собой несколько надежных людей и скройся. Сыновья Ниалла будут рыскать по всем морям и землям, чтобы отомстить. Долг не позволяет мне рисковать и становиться твоим проводником, но если ты доберешься до Конфлюэнта, упрячу тебя в надежном месте среди лесных братьев.

— Да нет, хотя я и должен быть тебе благодарен, — пробормотал Эохайд. — Я бы не назвал тебя человеком без чести, однако она у тебя какая-то особенная. Я думал, что обрету славу, но застрелил я его из-за угла, и меня теперь будут помнить лишь как его убийцу. Уходи, Руфиний. Ты меня когда-то освободил, но теперь оставь меня одного.

Галл помолчал, а потом тихо сказал:

— Я освободил тебя, потому что нехорошо держать в клетке гордое и прекрасное животное. После взял тебя с собой на охоту. Ну, что ж, времена меняются, а сейчас наступил час между собакой и волком. До свидания.

Он нырнул в темноту.

VI

Для костра, достойного Ниалла Девяти Заложников, не сыскать было в этих местах столько сухостоя. Сыновья приказали вытащить на берег его корабль и поджечь. Ниалла положили неподалеку на охапку зеленых ветвей. Вынули из груди стрелу, обмыли, закрыли глаза, надели лучшую одежду, причесали. Сложили руки на обнаженном мече.

Высоко взвилось пламя, белое внизу, голубое, красное и желтое — сверху. Искры летели к небу. Казалось, горит и вода. Ночь, как ни старалась, не могла подобраться к королю. Стальной клинок, зажатый в его руках, сверкал ярче золота на плечах, шее, бровях. Короли встали вокруг, и копья в руках их окружили его огненной изгородью. Вдоль прибрежной полосы вытянулась бесконечная вереница воинов с зажженными факелами. Вторя их плачу, рыдал океан.