А потом смерть. Да, смерть. Ужасные, унизительные дни, недели, месяцы или даже годы, лишающие человека последних крох самоуважения, превращающие его в жалкую рыбу, выброшенную на берег и судорожно разевающую рот в попытке глотнуть воздуха? Заставляющие его молить богов прекратить его мучения… стонать, умоляя о милосердии, о конце всего, что было ему дорого, — чтобы те, кого он любит, не видели, как постыдно корчится он в своей постели? Но вот пришла смерть, которой следовало бы стать концом всему… но и она не становится им. Потому что мы должны возвращаться сюда и проживать жизнь заново — опять и опять. Каждый раз чему-то учиться, каждый раз становиться чуточку лучше… по крайней мере так нам велят думать боги.

Оба его противника придвинулись ближе к Луэркасу, и он хлестнул их чарами — не причиняя ущерба, но так, чтобы отбросить их от себя словно игрушки.

— И такой-то участи вы требуете для всех в равной мере? — Луэркас фыркнул. — Ну, что ж, я аплодирую вашему идеализму, вашей прекрасной и светлой вере в то, что по прошествии какого-то времени все души сделаются достойными жизни, но не разделяю вашего оптимизма. Зло всегда останется злом, а добро одряхлеет под тяжестью сменяющих друг дружку горьких жизней и превратится во зло. Я вижу лучший способ провести вечность. Мой способ поможет многим, а вред причинит лишь тем, кто заслуживает этого. Меня же он избавит от этой бесконечной смены существований, которую я нахожу бесцельной, унизительной и отвратительной.

— А как быть с миллиардами душ, заточенных в чародейских кругах? — спросила Кейт.

На лице Луэркаса промелькнуло удивление, он пожал плечами:

— Они погибли, погибли тысячу лет назад, и за это время они озлобились, развратились, и их уже не излечить. С каждым днем их безумие становится все глубже и ужаснее, а магическая отрава, которую они извергают, приобретает все большую силу. Для них — и для всего Матрина — их уничтожение будет актом милосердия. И я окажу им эту услугу, всем этим несчастным. И для всех, кто живет или еще будет жить на Матрине, это станет благом.

— Ты лжешь самому себе, если полагаешь, что в твоих замыслах есть что-нибудь, кроме зла, — сказала Кейт.

— Думай как хочешь. Впрочем, я человек добрый и докажу вам это. Я отпущу вас живыми и невредимыми — прямо сейчас, — если только вы поклянетесь своими душами в том, что и сами вы, и ваши Соколы не будете впредь пытаться помешать мне. В противном случае вас ждет смерть, которую вы, вероятно, хотите встретить не больше, чем я. Победить меня вы не сможете. Конечно же, вы уже и сами поняли, что у вас не хватит ни способностей, ни сил, чтобы выстоять против меня.

Обходя его кругами, Кейт чувствовала, как Луэркас пытается прочесть ее мысли. Она укрыла себя экраном, то же самое сделал и Ри. Однако Луэркас был прав. Он сильнее их обоих, он сломал их слабые щиты и проник в те тайны, которые пытались они укрыть от него, столь же легко, как ребенок рвет бумажную обертку, чтобы побыстрее увидеть подарок. Кейт ощущала, как он перебирает ее мысли, но была бессильна помешать ему.

Однако Луэркас не стал высмеивать то, что обнаружил. Напротив, он притих и взглянул на обоих своих противников с внезапной, граничащей со страхом неуверенностью на лице.

— Вы намеревались умереть, — прошептал он. — Вы собирались войти в эту пустоту вместе со мной… вы согласились на вечное забвение, чтобы погубить меня. Ваш дядя отдал вас в мои руки, и тем не менее вы вступили в сражение, зная, что не сумеете победить. Какое безумие охватило вас? Неужели жизнь ничего не стоит в ваших глазах?

Он снова взмахнул рукой, призрачное тело его засветилось и начало увеличиваться.

— Как может Бог договариваться с теми, кто готов к забвению? Я не могу предложить вам небо, не могу пригрозить вам адом. Я могу лишь уничтожить вас — против своего желания, — а затем воспользоваться энергией, которую даст мне ваш распад, чтобы создать что-нибудь доброе.

Кейт все кружила, стараясь сделать так, чтобы Луэркас оказался между нею и пустотой, а она и Ри находились бы в таком положении, когда один из них мог вновь получить шанс на бросок — если Луэркас отвлечется или утратит осторожность.

Дугхаллу следовало находиться здесь, подумала она. Он говорил, что будет рядом с ними… и если бы он уже был здесь, то мог бы отвлечь Луэркаса, и тогда они с Ри сумели бы крепко вцепиться в глотку врага и затащить его в ловушку.

Может, с Дугхаллом что-то случилось? Неужели он дрогнул в самый последний момент? Неужели его одолел страх?

Она почувствовала мысленное прикосновение Ри.

Даже если мы останемся одни, пусть так и будет. Охоться, любимая, охоться со мной, как охотились бы мы с тобой вместе в горах. У нас есть только это мгновение. Воспользуемся же им.

Луэркас, стоявший между ними и пустотой, тряхнул головой:

— Ну что же, я предложил вам разумный выход, вы выбрали уничтожение. Пусть будет так.

Он снова поднял руку, и магическая сила хлынула в него, как вода через разрушенную плотину. Луэркас начал увеличиваться и наполняться холодным белым светом, истекавшим из него наружу и вверх.

Они не сумеют противостоять ему, поняла Кейт. Им попросту нечем сопротивляться.

И тем не менее в этот миг она метнулась вперед, и Ри последовал ее примеру.

Дугхалл сидел внутри очерченного мелом круга и в ожидании нужного момента смотрел на сохранившие облик Карнеев тела племянницы Кейт и ее сердечного друга Ри. Они лежали в объятиях друг друга, прекрасные даже в своей измененной плоти. Ему будет не хватать их, подумал Дугхалл… а потом решил, что нет, скорее всего не будет. Скорее всего еще немного — и все станет ему безразлично.

Он бросил взгляд внутрь Вуали сквозь крошечное окошко в устроенной им ловушке, в его очаровательной пустотелой сфере, окруженной огнями и разве что не помеченной табличкой: «Не входить, опасно». Столь угрожающая с виду, она никак не могла послужить цели, ради которой он якобы соорудил ее. Польза ее заключалась в другом: сфера предоставляла ему возможность следить за происходящим в Вуали, оставаясь при этом невидимым и незамечаемым.

Он сказал Кейт и Ри одновременно и правду, и ложь: правда состояла в том, что им действительно необходимо сражаться с Луэркасом в Вуали. Ложью было все остальное. Поступить иначе он не мог. Зная все, они могли бы случайно выдать его замысел Луэркасу, и случайность эта стоила бы им не просто жизни, не просто вечности, а целого мира.

Дугхалл снова перевел взгляд на неподвижные тела и поежился. Что бы там он ни говорил им, в чем бы ни уверял их, правда заключалась в том, что Кейт и Ри, ни вместе, ни поодиночке, не могли надеяться на победу над Луэркасом. И сейчас Дугхалл боялся, что они могут подпасть под обаяние тщательно сформулированных и весьма убедительных аргументов Луэркаса. Он слышал, как Дракон предлагал им жизнь в своем благополучном новом мире — с самой оскорбительной надменностью. Луэркас убеждал Кейт и Ри заключить с ним примерно такую же сделку, какую мог бы предложить диким зверям какой-нибудь пастух: приходите ко мне, я защищу вас от хищников, позабочусь о ваших стариках и младенцах, укрою вас, накормлю, усовершенствую и выведу новую породу. А взамен хочу только одного: чтобы вы работали на меня.