Он опускается на колени перед камином и рассматривает высокие кучи золы. Сквозняки поднимают ее в воздух и кружат ее внутри очага. В дымоходах образовались кристаллы льда — значит, камин не топили уже много месяцев. Инквизитор аккуратно разгребает золу кочергой, и его одетая в перчатку рука достает оттуда обрывки порыжевшей от огня бумаги и куски переплетов. Он проводит пальцем по слою сажи, осевшей на подставках для дров. Его ноздри легко определяют происхождение этого липкого налета: сажа пахнет кожей, из которой делают переплеты для книг. Инквизитор поворачивается к перевернутым стеллажам. Оказавшись в западне, затворницы в буквальном смысле следовали правилу запретных библиотек: лучше уничтожить книги, чем позволить им оказаться в руках врага.

Ландегаард продолжает разгребать золу. И находит обломки чего-то твердого и белого. Они соскользнули на самое дно камина. Инквизитор достает их и молча рассматривает. Похоже на кости. Потом он находит еще один такой же обломок, гораздо крупнее, и вынимает его из золы щипцами. Это кусок большой берцовой кости человека. Кость была сухая и хрупкая, и огонь сжег ее за несколько минут. Ландегаард кладет эту находку в бархатный мешочек и снова начинает осматривать пол. На нем видны следы сандалий и поверх них — отпечатки сапог. Это место, которое так оберегали монахини, осквернили своими облепленными грязью подошвами сапоги всадников. Еще одна цепочка следов от сандалий. И эти следы кончаются у стены. Опытный взгляд инквизитора видит, что участок, возле которого они обрываются, немного более твердый, чем соседние. Значит, это не часть стены, а потайная дверь.

Он ощупывает эту дверь, быстро обнаруживает открывающий ее балансирный механизм и приводит его в действие. Дверь со скрипом поворачивается на шарнирах. Открывается потайная комната. На ее полу — следы тех же сандалий. В стене — открытый тайник. В центре комнаты Ландегаард видит открытые ларцы и куски навощенного холста. Тогда он понимает, что обломки кости, которые он нашел в камине, — это все, что осталось от останков Януса. Но он точно помнит: в пепле не было ни зубов, ни челюстного сустава. Он цепляется за эту надежду. Если затворнице, которая забрала отсюда останки, немного повезло, она, возможно, сумела сохранить череп Януса. Если только она не погибла во время штурма и две реликвии не попали в руки врагов. Это стало бы катастрофой, подобных которой не было в истории Церкви. Если тайны, которые содержатся в Евангелии от Сатаны, станут известны людям в эти дни чумы и хаоса, все христианство рухнет за несколько недель. Целые города, целые материки запылают в огне и будут залиты кровью, погибнут королевства и империи. Армии оборванцев подожгут церкви и повесят священников на ветвях деревьев, а потом пойдут на Рим, чтобы свергнуть папу. И мир на тысячу лет покроет тьма. Настанет царство Зверя.

Ландегаард уже собирается покинуть потайную комнату и присоединиться к своим людям. Но в этот момент с верхних этажей монастыря доносится звук рога. Отряд, посланный в эту часть здания, что-то нашел.

Убийца идет по Комнате Тайн. Валентине кажется, что он едва касается пола. Он одет в монашескую рясу, капюшон которой полностью скрывает его лицо.

Валентина укрывается за одним из столбов и достает из кобуры свой пистолет «беретта».

Она вкладывает в него пулю, снимает оружие с предохранителя и прислушивается, но не слышит ничего: монах движется беззвучно.

Когда, по ее подсчетам, расстояние между ней и убийцей становится меньше пятидесяти метров, она отходит от столба и прицеливается. Наведя пистолет на эту фигуру, которая скользит вперед в синеватом свете, созданном очками, Валентина кричит:

— Стоять! Полиция!

Монах почти не обращает внимания на ее предупреждение. У Валентины от тревоги сжимается желудок. Или этот тип глухой, или он полный дурак. Она взводит курок.

— Предупреждаю в последний раз: немедленно остановитесь, или я буду стрелять!

Монах разводит руки в стороны, и Валентина видит, как блеснуло в темноте лезвие. Ее охватывает мощный порыв гнева, смешанного с ужасом.

— Слушай меня внимательно, ублюдок! Или ты сейчас же бросишь свое оружие, или я застрелю тебя как собаку.

Монах поднимает голову. Валентина видит, как блестят его глаза в тени капюшона, и чувствует спазм в мочевом пузыре. Убийца улыбается.

Женщина-комиссар выпускает с близкого расстояния четыре пули, их светящиеся следы упираются в плечо монаха. Удар первой пули мгновенно останавливает его. Остальные попадания заставляют его сделать несколько шагов назад. Валентина слышит стук отскакивающих от пола упавших гильз. Снова подняв взгляд, она видит, что монах продолжает двигаться вперед. Валентина делает над собой усилие, чтобы успокоить беспорядочные удары сердца. Она целится снова, на этот раз целится в грудную клетку, отставляет одну ногу назад и, как на тренировке, выпускает из пистолета девять бронированных пуль. Они разрывают в клочья грудь монаха, при каждом попадании разбрызгивая кровь длинными струями. Монах падает на колени. Девять дымящихся гильз замирают в пыли. Валентина зажмуривается. Когда она снова открывает глаза, запах пороха обжигает ей ноздри. Дрожа от ужаса, она видит, как монах медленно встает с пола. Несколько секунд он шатается, а потом снова идет вперед, прижимая ладонь к ранам.

— О господи! Это невозможно…

Молодая женщина большим пальцем выталкивает из пистолета пустую обойму, та падает на пол и отскакивает от него. Теперь монах всего в десяти метрах от Валентины. Она вставляет в пистолет новую обойму и выстреливает ее всю, крича изо всех сил:

— Черт бы тебя взял! Ты подохнешь или нет, падаль?

Капюшон словно обваливается внутрь под градом пуль, которые раскалывают лицо монаха. Он шатается, роняет кинжал и падает на колени, а потом валится на пол.

Валентина выбрасывает из пистолета вторую пустую обойму, вставляет новую — последнюю, которая у нее осталась, и щелкает затвором, чтобы вставить пулю в патронник. Задыхаясь от усталости, она медленно подходит к убийце и выпускает еще четыре пули в полный крови капюшон. Выстрелы в тишине грохочут, как раскаты грома. Убедившись, что монах больше не встанет, она начинает плакать.

Становится все холоднее. Отец Карцо смотрит на лиловые пятна, которые кожаные ремни оставляют на предплечьях Марии Паркс. Он по-прежнему слышит свистящее дыхание молодой женщины. Но ритм, в котором поднимается и опускается ее грудь, совершенно не совпадает с этими вздохами. Как будто посредством Марии дышит другое существо, которое постепенно овладевает ее телом. Или, вернее, это существо постепенно захватывает контроль над Марией Паркс и становится все более… присутствующим. Да, именно от этого застывает кровь в жилах у Карцо, когда лицо молодой женщины искажается судорогой: в Марии растет другое существо, и оно побеждает ее.

— Мария?

В ответ раздается низкий хриплый свист. Кожаные ремни растягиваются под давлением предплечий. Карцо поворачивается и видит, что все в трапезной меняет цвет. Старые ковры, которые украшали ее в Средние века, возвращаются на свои места. На стенах, там, где остались белые пятна от ковров, теперь проступили узоры — тяжелые драпировки, сотканные из пыли и воспоминаний. Вдали раздается звук рога. Карцо вздрагивает, поворачивается к Марии — и видит, что она пристально смотрит на него.