Происходило это потому, что Израиль готов обсуждать вопрос территориальных уступок в обмен на мир в принципе. Что он, в частности, продемонстрировал в Кэмп-Дэвиде, вернув Египту Синайский полуостров. Турция же будет бескомпромиссно сражаться за территорию. То же самое касается Саудовской Аравии, которая ни с кем не обсуждает и не намерена обсуждать принадлежность Хиджаза и святых исламских городов Мекки и Медины или захваченного ею в начале ХХ века йеменского Ассира.

Готовность Израиля к диалогу по контролируемым им территориям с палестинцами, которые никогда не имели на них собственного государства, – абсолютное исключение в ближневосточной практике. Оно воспринимается всеми местными игроками не в качестве инструмента цивилизованного решения территориального спора и свидетельства добрых намерений Иерусалима, а как доказательство слабости. Ближневосточная практика крайне проста: территории уступают только побежденные. Так что требования палестинского руководства, обращаемые к Израилю, растут по мере роста уступок с его стороны.

Ситуация эта вряд ли окончится хорошо. Тем более что уход израильтян из Южного Ливана, где их сменила «Хизболла», и из Газы, захваченной ХАМАСом, убедил радикалов в действенности тактики давления и роста претензий по мере продвижения к конечной фазе переговоров, которая, впрочем, может и не наступить.

Отказ Израиля от переговоров, возвращение под его контроль оставленных территорий и возобновление диалога с позиции силы в качестве сценария не рассматриваются ни израильтянами, ни их соседями. В конечном счёте это и предопределило тупиковый характер любых территориальных споров израильтян с палестинцами.

Идею палестинского государства в отечественной востоковедной литературе часто обосновывают ленинским принципом права наций на самоопределение – для России убийственным. Как показывает исторический опыт, реализация этого принципа на практике приводит не к торжеству справедливости, а к неконтролируемому насилию с необратимыми последствиями. Другое название этого распространённого явления – сепаратизм.

Нет ничего странного в том, что национальная или религиозная группа борется за отделение от государства, в котором не занимает господствующего положения. Происходит ли это потому, что она полагает себя ущемлённой в правах, реализует старые счёты с соседями или её подстрекают амбициозные лидеры, пытающиеся выкроить себе страну под персональное управление, неважно. Попытки отделить ту или иную провинцию от государства имеют место и если оно склонно подавлять их огнём и мечом, и если оно этого не делает. Последнее, по понятным причинам, куда чаще.

Именно по такой схеме развивались на Ближнем Востоке отношения курдов с арабами и турками, греков и армян с турками, арабов и берберов, курдов и туркоманов. Распад Югославии, сепаратизм в Пакистане, Иране, Судане, Индии, Шри-Ланке, Индонезии, Китае, России или на Филиппинах – примеры из той же области. Да и сравнительно цивилизованные сепаратистские движения Испании, Бельгии, Франции, Великобритании и Италии действуют на основании этой логики.

Наиболее трезвомыслящие националистические и региональные движения в конечном счёте ограничиваются требованиями культурной автономии и программ экономического и социального развития. Впрочем, возможность эта в палестинском случае была утрачена, не без влияния мирового сообщества, уже в начале 70-х годов. Впрочем, такое развитие событий характерно скорее для Европы, чем для региона, частью которого палестинцы являются. Там принято играть по-крупному: победитель получает всё.

У палестинцев пока что получается как раз наоборот, но они не сдаются. Благо они, единственные из арабов, и так вытянули козырную карту. Которой, как ни странно, в их случае оказалась израильская оккупация. Парадокс? Да нисколько. Именно Израиль создал палестинцев как народ. Выпестовал и укрепил их в этом качестве. И самим фактом своего существования продолжает это делать.

Кого в мире волновали бы отличия арабов Газы, Хеврона или Дженина от их собратьев, если бы эти территории стали частью Египта, Сирии или Иордании без того, чтобы где-то рядом существовал Израиль? Чем была бы пресловутая палестинская идентичность, если бы палестинцы отстаивали её в противостоянии с Каиром, Дамаском или Амманом? Кто занимался бы их беженцами? Собирал для них миллиарды? Предоставлял стипендии и гранты? Право на жительство в десятках стран? Рабочие места в ООН?

Ответ понятен изначально. Сами по себе, без Израиля, вокруг которого весь сыр-бор, палестинцы никому не интересны, никому не нужны и ничего не значат. Арабов в мире много. Ещё несколько миллионов на общем фоне ничего собой не представляют. Нефти у них нет, природного газа нет, полезных ископаемых нет. Рек мирового значения нет. То есть ничего интересного нет. Кроме евреев и еврейского государства. Но уж этот фактор был использован их палестинскими соседями на все сто.

Сама по себе палестинская идентичность вряд ли бы возникла, если б не отталкивание от еврейского ишува. Ну это ладно. Мало ли как возникают на свете разные народы. Историческая память сплачивает жителей долины Нила, Двуречья или Армянского нагорья или география? Подвиги предков или преследования соседей, что характерно и для армян с евреями? Или что-либо ещё? Вот мы славяне, а вы немцы. Вы израильтяне, а мы палестинцы. Не просто арабы, но именно палестинцы.

Когда Голда Меир говорила по их поводу «Я не знаю такого народа», она была права. Но народ этот появился на исторической арене – в результате целенаправленных усилий по его формированию. Арабы-палестинцы просто не могли не возникнуть – как мог мир отреагировать на феномен возрождения Израиля, иначе чем сформировав ему противовес и сделав всё возможное для того, чтобы народ, о котором идёт речь, не смог раствориться среди соседей? Вот он и не растворился.

Причём все, кто знаком с историей раздела арабских провинций Оттоманской Порты и их превращения в самостоятельные государства, в подробностях представляют себе, как реагировали лидеры арабского мира на претензии жителей крошечного уголка, зажатого между Египтом, Сирией, Ливаном и Иорданией, на собственное государство.

С иронией в лучшем случае. С недоумением. С крайним раздражением. С пониманием необходимости превратить их в инструмент давления на Израиль, каким в Египте стали федаины, если уж они всё равно живут под боком. Следствием чего стал комплекс колоссальной взаимной неприязни между палестинцами и их арабскими соседями.

Причём эта система отношений складывалась задолго до того, как территории в 1967 году были оккупированы Израилем. Поскольку только в качестве зеркального отражения еврейского национализма – то есть сионизма – палестинский национализм имел право на существование. Сам по себе он был еретическим отклонением от панарабизма.

Споры «больших парней» арабского мира о том, кто в нём главный и где должна находиться его столица – в Багдаде, Каире или Дамаске, – не имели и не могли иметь никакого отношения к палестинцам. Их номер был шестнадцатый. И то в связи с необходимостью иметь кого-то в качестве символа борьбы с израильтянами. Вот этим символом они и стали.

Все в этом мире когда-нибудь кого-нибудь оккупировали. Или были оккупированы. То есть, только если ты представитель дикого племени, живущего невесть в каких горах, пустыне, тундре или джунглях, есть некоторый шанс остаться до поры в стороне от увлекательной забавы «земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, придите и владейте нами».