кладязь воды смердящия, тамо же и капище поганское древнее, идеже первородные скоты богом своим жряху татарове, половину его сожегши, другую же птицам и зверем в снедь оставляющи. || (л. 128 о6.)

Глава 2

О вере и о обычаех[1176] татарских во время войны и во время покоя

Вси татарове, кроме пятигорцов и черкас, закон Махометов от срацын приятый обычаем турецким отдавна содержат. Обаче ненавидят названия турецкаго и не хотят того слышать, дабы их турками звано, точию бусурманы, яко бы народ избранный[1177].

Три праздники великих, яко же и срацыни празднуют. Первый зовут кмибайран[1178], то есть праздник велика дни, в воспоминание того, егда Авраам[1179] принесе Богу на жертву сына своего Исаака; на той день приносят в жертву бараны и птицы. Вторый праздник творят за души умерших, в он же приходят на гробы родителей своих, творящи дела милосердия и убогим милостыню дающи. Третий праздник празднуют сохранения ради здравия своего. К первому празднику постятся тридесять дней, ко второму целый месяц, к третиему дванадесять дней.

Породою суть: возраста средняго, обличия широкаго, || (л. 129) черноватаго, очей черных, страшно выпуклых, брад долгих, а редких, наподобие козлов, их же мало стригут. А чело все бреют, кроме молодых и особ знатных, яко суть царики их и мурзы, иже себе хохлы наверху глав оставляют. Шеи имеют твердыя, в теле крепки, мужественны и смелы. К телесному рачению над прирождение суть вельми приклонны.

Пища их от всяких скотов, каким ни есть случаем убитых или умерших. Конское мясо зело есть любят, свинаго же яко лютейшия отравы отвращаются и по закону своему скверностию называют. Поля свои пахатны просом засевают бóлши [аще и иных семен употребляют], из него же делают пляцки, их же называют баибр΄ы. Из скотов всяких, великих и малых, паче же из жребцов и кобылок, кровь пущающи жрут, яко пси.

Вместо наилучшаго брашна млеко кобылье сырое пьют, еже у них лучшее[1180] лекарство после всяких трудностей, и от того толстеют, яко вепри. Иногда[1181] же с вином смешав упиваются тем. Ко гладу, и неспанию, и всякой нужде велми терпеливы, || (л. 129 об.) ибо времянем дни три и четыре ни ядущи ни спящи в полях бывают, ждущи кого.

Потом же, егда что достанется в руки, ядят много. И объядшися мертвою кобылятиною и упившися кобыльим молоком с вином спят такожде дни три и четыре, награждающи нужду ону.

И того ради спящих их россиане и литва доезжают, такожде донския и запорожския казаки неосторожно спящих их яко мух давят, ходящи часто ловитвы ради зверей в оных местех уже у древняго потока; которых аще с пищалми человек ста два соберется, татар же аще несколко тысящ собрався приидут на них, то ничто же могут им учинити, паче же егда приберутся до оной дубровки, о ней же выше писася.

Но сие оставя ко прежнему приступим. Егда куды загоны своя распущают, не имущи же что есть и пить, тогда конем, на них же ездят, жилы посекши кровь пущают. И той напившися жажду утоляют, а конем тем пущением крове к терпению нужд вельми простойно дело поведают.

Зелей различных, || (л. 130) паче же тех, иже ростут у рек Дона и Волги, зело с охотою употребляют. Солоно мало любят есть, поведающи, яко без соли ядущим им зрение очей светлее бывает.

Егда же царики их татарам своим добытки за службы делят и егда что останется, тогда и четыредесятим человеком дают коня единаго, его же убивши мясом по четвертям или частем делятся. Честныя же люди токмо кишки емлют, яко пищу изрядную и вкусную. Их же мало у огня припекши, яко бы едва сырость отскочила, тот-час из огня со углием и пеплом ухвативши, в себе пхают. И не точию пальцы, но и рожен той, на нем же или им же кишки обращали, жиру ради обсысают. Головы же пред началных и старейшин своих поставляют, ибо то у них честная ества.

Егда же имут ясти, место, на нем же стоят ествы, кругом обсядут, ноги под себе на крыж[1182] подогнувши. Такожде чинят и у столов седящи. Паче же егда на посолствах у христиан бывают, старейший их тако седящи о стол опершися чрез все время ядения пребудет тако. Но во своих странах никогда же за столы || (л. 130 об.) садятся, но всегда на земли седящи едят, яко же рех, ноги подогнувши. Богатыя же коврами землю устлавши садятся.

Сами не крадут, такожде и крадущим возбраняют – граблением богатеют. Епанчи белыя любят, ими же катагари[1183] своя накрывают. Конскому сидению и стрелянию из лука изъмлада учатся. Оружия, их же на войне употребляют, суть лук и саадак исполнен стрелами, кистень, сабля [есть ныне копия, отчасти и стрелбы огненной].

Стрелы своя лютым ядом напущают, яко о том и о народех их пишет Овидий Насо[1184], поета знаменитый, пишущи к римляном, изгнан бывши оттуду в Таврику сию. Пишет же виршами в книгах 2 к началным римским сице.

Среди́ супостáт пребывáю небезстрáшно,

Я´ко отéчества лиши́хся невозврáщно.

Нрáв и́х зми́иным я´дом стрéлы помазáти,

Дáбы возмогли́ к смéрти двé при́чины дáти,

Здé вóин обстои́т, и кáменныя стéны,

И я´ко вóлк страши́т óвцы в хлéве зáмкненыи.

Крóвы и́х отвсю´ду стрелáми отягчéны,

Егдá крéпость и́х стерпя´т вратá заключéны.

Еще той же Овидий к тем же римляном в виршах || (л. 131) третиих пишет.

И чтó творя´т сармáты стрáшныя и злы´я,

Тáкожде таври́цкия нарóды ины´я.

Егдá в зимé помéрзнут Дунáйския вóды,

Скáчут тáмо чрез рекý на кóнех в завóды.

Тéх людéй болшáя чáсть ни́ тебé боя´тся,

Крáсный Ри́ме, ни́же си́л Авсóнских страшáтся.

Сéрдца и́м умножáют лýки скорострéлны,

И кля´чи в нýжном часé терпели́во зéлны.

Труд вся´кий, жáжду и глáд подъя´ти умéют,

Вся´ко дéло вóинско дóбре разумéют.

Еще паки той же поэта в книгах третиих в вирших десятых пишет.

Савромáты, и бéтты, и гéтты злы´я,

И прóчия óные нарóды ины´я,

Вбéгши на жáрких кóнех в Дунáйския вóды,

Плáвают тý и и́нде без вся´кия шкóты,

Нóсят смéртныя рáзы[1185] со желéзом óстрым,