и С. Остапенко, который позднее стал правой рукой Е. Петрушевича, его авторитетным советником. В упомянутых статьях главная вина за киевский «позор, который… не имеет себе равного в нашей истории», как и за провалы в военном строительстве вообще, возлагалась на людей, «которые и подпрапорщиками никогда не были и даже военной карты не умеют прочесть»[821]. Все легко угадывали в «тех людях» главного атамана С. Петлюру, других атаманов.

В историографическом смысле стоит хотя бы бегло упомянуть о памфлете О. Назарука «Год на Большой Украине», изданный в 1920 г., где преимущественно в черных тонах изображается надднепрянское руководство (несколько мягче – правительства В. Чеховского и С. Остапенко, но, очевидно, из-за причастности к ним самого автора) и всячески оправдывается политика галицкого руководства.

Анализируя причины позорной сдачи Киева врагу, И. Мазепа останавливается и на моменте, который обрел концептуальный характер в объяснении сущности Украинской революции и причин ее поражения в Гражданской войне. Историк прибегает к статистическим данным, по которым более трех четвертей жителей города были неукраинцами и симпатизировали преимущественно великодержавникам и даже черносотенцам. Приводятся и свидетельства очевидцев, которые конкретными фактами доказывают доминирующие антиукраинские настроения в Киеве[822]. Завершается сюжет выводом: «Это показывает, что, кроме фронта внешнего, наша армия имела на Украине еще фронт внутренний, фронт борьбы украинского села с неукраинским городом, где, словно в том троянском коне, прятались злейшие враги нашего народа.

Будущие украинские поколения не должны забывать, что без своего собственного украинского города с его более активными и подвижными слоями населения невозможна ни совершенная организация своих национальных сил, ни успешная оборона Украины от ее врагов»[823]. Хотя в подтверждение выводов о преимущественно недружественном, а то и враждебном отношении населения Киева, как и других городов, к украинским войскам на национальной почве приводятся многочисленные высказывания других участников событий, они не вполне убеждают. Точнее, складывается впечатление, что на острие объяснений неудач украинского движения все время (как и в эпоху Центральной Рады) выдвигаются моменты, призванные несколько затушевать просчеты его лидеров, несовершенства политических усилий, ошибки военной стратегии и тактики.

Однако автор, очевидно, и сам это чувствует и сразу добавляет другие соображения и факты, в частности о падении авторитета С. Петлюры и всего украинского руководства среди общественности Украины, о нарастании недоверия к их лозунгам и политической линии.

После киевской катастрофы шансов на восстановление борьбы украинским соборническим фронтом становилось все меньше. Заключенное в таких условиях 1 сентября 1919 г. общей галицко-надднепрянской делегацией перемирие с Польшей стало демонстративным актом украинской солидарности перед потенциальными союзниками и врагами. Согласно условиям этого акта стороны обязывались воздерживаться от враждебных акций и осуществить обмен военнопленными. Устанавливалась «нейтральная зона» между речками Збруч и Жванчик[824]. После окончания месячного срока перемирия оно возобновлялось каждые последующие десять дней.

Украинская Галицкая армия снова оказалась между большевистским и деникинским фронтами. В этих обстоятельствах Начальная команда взяла курс на сохранение организационной целостности подконтрольных ей сил как главного фактора для продолжения борьбы. Чтобы предоставить стрельцам необходимый отдых, почти все галицкие части 2–4 сентября 1919 г. были отведены в районы Игнатовка – Васильков и Казатин – Бердичев[825]. Настроения, царившие тогда среди политического и военного руководства, в определенной степени передает изданный М. Тарнавским 6 сентября приказ. В нем отмечалось: не следует «поддаваться настроению», «руководство должно все спокойно обдумать», чтобы, выбрав момент, снова идти вперед[826]. Но вектор его взглядов явно обращался в сторону А. Деникина. В частности, отвод войск в указанные районы диктовался стремлением избежать возможного столкновения с наступающей Добровольческой армией. Одновременно Начальная команда направила делегацию во главе с атаманом П. Бубелой для переговоров с генералом Н. Бредовым относительно совместного владения Киевом[827], но переговоры не принесли никаких положительных результатов.

Исходя из общих изменений в военно-политической ситуации, в Украине все отчетливее очерчивалась перспектива создания украинско-деникинского антибольшевистского блока. К этому же подталкивали английские и французские правительственные и дипломатические круги, которые пытались сплотить весь потенциал антисоветских сил.

Правда, исследователь М. Ковальчук считает несколько преувеличенным стремление официальных кругов Лондона и Парижа добиться взаимопонимания между А. Деникиным и С. Петлюрой[828]. Вернее, такое стремление существовало, и определенные дипломатические усилия осуществлялись, однако конечной целью они имели не установление равноправных отношений двух антибольшевистских субъектов, а подчинение армии УНР вооруженным силам юга России для укрепления их потенциала и реализации единонеделимческих планов.

Последний момент был решающим и перевешивал даже трезвое понимание того, что раздор между возможными антисоветскими силами и конфликтные отношения между ними ослабляют оба лагеря, что объективно сработало на усиление Красной армии, большевиков. Абсолютной нелепостью выглядела перспектива войны между белыми и УНР. Однако и этот аргумент отступал перед жаждой разгрома красных и ликвидации всех завоеваний революционной эпохи. Исходя из идейных основ белогвардейского движения и под влиянием своих первоначальных громких побед А. Деникин демонстративно отвергал любую возможность примирения с украинцами, какие бы взгляды они ни исповедовали – автономистско-федералистские или самостийнические. Он прямо заявлял, что если петлюровцы не капитулируют и не присоединятся к нему, то они будут считаться такими же врагами, как и большевики[829].

Эта позиция нашла отражение и в военно-политических документах. Так, в распоряжении главнокомандования вооруженных сил юга России штаба войск Новороссийской области от 1 сентября 1919 г. прямо говорилось: «Мы Украинской республики не признаем – воюем за единую Россию и никаких сил, кроме российских армий, на территории России не допускаем. Поэтому петлюровцы должны или разоружиться, или оставить пределы России»[830]. Ввиду этого перспектива заключения УГА союза с Добровольческой армией могла быть реализована только ценой разрыва соборнического фронта.

После киевской катастрофы в оперативном отношении УГА фактически уже начала действовать отдельно от армии УНР. Это обусловливалось необходимостью проведения очередной внутренней реорганизации Галицкой армии. Для удержания фронта между бывшими Восточной и Центральной группами было создано новое армейское соединение. Группа А. Кравса была вновь разделена на I и III корпуса, которые должны были прикрывать наступление потенциального противника со стороны Киева и Казатина.

На Правобережье Украины продолжали дислоцироваться три главные военные силы: большевистская, белогвардейская и украинская. Но главная особенность военно-политической ситуации в сентябре 1919 г. заключалась в том, что каждая из них пыталась избежать лобового удара, ожидая возможного столкновения и взаимного обескровливания двух других противников.

Первыми такой ситуацией удалось воспользоваться Южному соединению Красной армии, об удачном рейде которой говорилось выше.

В то же время, несмотря на все маневрирования, УГА оказалась в трудном положении. На отрезке фронта между нею и частями Добрармии 13–14 сентября началось проникновение отступающей группы И. Якира. Заняв Сквиру и перейдя железнодорожный путь между Попельней и Фастовом, она прорывалась к Житомиру, который был занят 17 сентября.