Святослав Ольгович остался в Чернигове, а Юрий со Святославом Всеволодовичем и сыновьями двинулся дальше к Киеву. С середины пути, от Моровийска, он уже сам обратился к Изяславу Давыдовичу с грозным требованием убраться из Киева подобру-поздорову: «Мне отцина Киев, а не тобе!» Этого окрика оказалось достаточно. «Отчиной» для Изяслава Давидовича Киев действительно не был. Убедившись в твердом намерении Юрия отстоять принадлежащее ему по праву, Изяслав пошел на попятную: «приела к Дюргеви, моляся и кланялся, река: “Ци сам еемь ехал Клеве? (То есть: разве сам я поехал к Киеву? — А.К.) Посадили мя кияне. А не створи ми пакости, а се твои Киев”. Дюрги же, милостив сыи, отда ему гнев, и тако выиде Изяслав ис Киева». До «пакости», то есть до военных действий, дело не дошло и здесь.

* * *

20 марта 1155 года, «на Вербницу», то есть в Вербное воскресенье, князь Юрий Владимирович Долгорукий в третий раз победителем вступил в Киев. Перед тем как войти в город, он возблагодарил Бога, даровавшего ему «златой» киевский стол без войны и кровопролития. На этот раз ничто не могло помешать его торжеству. Его противники были разобщены и не имели сил противостоять ему.

Это понимали и в Киеве. Вступление в город Юрия означало предотвращение войны, мир и тишину. А потому князя встречали с ликованием, забыв на время о стойкой неприязни к нему, о том, что еще недавно готовы были убить его, попадись он им на поле боя. «И выиде противу ему множьство народа, — свидетельствует киевский летописец, — и седе на столе отець своих и дед, и прия [его] с радостью вся земля Руская».

Должно быть, Юрию казалось особенно знаменательным то, что его вступление в город состоялось «на Вербницу», в последнее воскресенье перед Пасхой. В этот день, предшествующий Страстной седмице — неделе самого строгого поста, Церковь празднует Вход Господень в Иерусалим, один из двунадесятых Господских праздников. Некогда жители Иерусалима встречали Спасителя пальмовыми ветвями (Ин. 12: 13) — последние в суровых условиях русской действительности были заменены ветвями вербы. И теперь ветки вербы с едва набухшими почками виднелись повсюду — и в церквях, и в домах, и на улицах, — и Юрий, верхом на коне, въезжал в город, своим убранством напоминавший ему Святой град.

Для князя Юрия Киев стал даже чем-то большим, нежели земной град Иерусалим. Этот город с надвратной церковью Благовещения Пресвятой Богородицы, с величественным собором Святой Софии — Премудрости Божией, с златоверхим монастырем Архангела Михаила — Архистратига Небесных сил — представлялся ему Небесным Иерусалимом, настоящим воплощением земного рая, в котором реки текут млеком и медом и в котором нет места никаким невзгодам и напастям. И, вероятно, именно по этой причине он так и назвал один из своих загородных дворцов — Раем. Причем, как подчеркивает летописец, это необычное название дал своей резиденции сам князь[116] — а значит, в нем не было и тени насмешки. Этот рукотворный «рай» (или «само-рай», как в некоторых списках летописи) находился на противоположной от Киева стороне Днепра. Здесь Юрий надеялся обрести отдохновение от своих княжеских трудов, блаженство покоя. Но надежды его не оправдались. Слишком недолгим и слишком хлопотным оказалось его пребывание в киевском «раю». С кончиной же князя жестокосердная толпа подвергла безжалостному разграблению и саму его «райскую» обитель.

А начиналось третье киевское княжение Юрия Долгорукого как нельзя лучше.

Заняв киевский стол, он наделил ближними к Киеву городами своих сыновей, воссоздав таким образом защитный пояс вокруг Киева. Старший Андрей, как и шесть лет назад, получил Вышгород; Борис был посажен в Турове, Глеб — в Переяславле, Василько — в Поросье (вероятно, в Юрьеве на реке Роси или Каневе — главном городе на границе со Степью). Еще один сын Юрия Мстислав, напомним, княжил в Новгороде; младшие, Михалко и Всеволод, остались с матерью в Суздале. Новый киевский князь был связан союзническими договорами с Ростиславом Смоленским, Ярославом Галицким, а также обоими Святославами, Ольговичем и Всеволодовичем. Таким образом, из всех русских князей его противниками могли считаться лишь Изяслав Давыдович Черниговский, не потерявший надежды вернуть себе Киев, и братья Изяславичи, Мстислав и Ярослав, обосновавшиеся в Волынской земле. Старший из братьев, Мстислав Изяславич, воспользовался неразберихой на киевском престоле и, отступая, захватил Пересопницу на Горыни, традиционно входившую в состав Киевского княжества. Но позиции Изяславичей были уязвимы. Главный город Волынской земли Владимир занял по старшинству их дядя Владимир Мстиславич (Владимир «Матешич»), и Юрий имел все основания надеяться на то, что между князьями «Мстиславова племени» возникнут серьезные противоречия.

Но сначала Юрию пришлось столкнуться с очередным нашествием половцев на русские земли. Как случалось почти всегда, причиной нашествия стала смена правителя в Киеве.

Внешне ситуация выглядит неожиданной: Юрий, столько лет действовавший в союзе с «дикими» кочевниками, лишь с огромным трудом сумеет установить с ними мир, став киевским князем. Однако объясняется это просто. В межкняжеских конфликтах половцы всегда выступали разрушительной силой, Юрий пользовался их помощью именно тогда, когда стремился дестабилизировать ситуацию, нанести поражение своему сопернику в борьбе за киевский стол. Но у него хватило мудрости, выступая в свой последний поход к Киеву, не прибегать прямо к их услугам (половцы находились в войске его сына Глеба, действовавшего самостоятельно). Заняв же киевский стол, Юрий должен был позаботиться о сохранении существующего порядка, о стабильности и успокоении в своих владениях. А потому половцы превращались для него не в союзников, а в противников.

Но Юрий выберет иной, в сравнении со своими предшественниками, путь отражения половецкой угрозы. В отличие от отца Владимира Мономаха, брата Мстислава и племянника Изяслава Мстиславича, он не станет предпринимать активных наступательных действий, откажется от практики походов в Степь, но ограничится в основном мирными переговорами с кочевниками. Причем эти мирные переговоры будут сопровождаться демонстрацией силы. Само присутствие русских войск вблизи места переговоров отрезвляюще подействует на половцев и в конце концов вынудит их к принятию условий, выгодных русскому князю. Правда, поначалу события будут развиваться не совсем так, как хотелось бы Юрию Долгорукому.

Первый удар половецкой рати «тое же весны»[117] пришелся по землям «черных клобуков» на реке Роси. Соответственно, отражать его пришлось одному из младших сыновей Юрия, Васильку. Князь во главе войска из берендеев — самой боеспособной части «черных клобуков» — настиг половцев на обратном пути и наголову разбил: «изби е, а другыи изоимаша, и приеха к отцю с славою и честью». Берендеи не только отобрали у половцев захваченную добычу, но и сами сумели взять большой полон. (Некоторые подробности битвы сообщает автор поздней Никоновской летописи: «Того же лета приидоша половци, и много пленивше, возвратишася во своя; и уже бывше имь в поле, и оплошившимся, сугнаша их берендеи, и приидоша на них на ранней заре, спящим им, и нападше на них на сонных, многих избиша, а иных руками яша».)