Если он должен предстать перед судом (хотя большинство осуждалось заочно), с ним проводится репетиция: «Имей в виду, если ошибешься на суде – не просто расстреляем, будем мучить, раздирать по частям». Внушают мысль, что никакого расстрела не будет, это только для печати, в действительности все остаются живыми. Во время суда следователи сидят в зале перед носом заключенного.

При этом палачи все время говорят о высоких мотивах самооговора, о пользе для партии и родины. И часто обвиняемые, чтобы не перестать уважать себя, подхватывают игру. Но «за всеми высокими рассуждениями идейно-политического характера приплясывал в моем сознании маленький бесенок обыкновенного страха со своей подлой рожей», – написала одна из жертв.

Да, страной в это время правила уже не партия, и даже не Сталин. Правил Страх. Как когда-то написал римский историк в дни Нерона: «В этом городе страха перевелись люди, осталось только мясо и кости людей».

Наступила очередь и старого друга Троцкого – организатора расстрела царской семьи Александра Белобородова. Смертельно больной (у него был рак горла), придерживая брюки, из которых выдернули ремень, стоял перед следователем бывший глава Красного Урала, покорно показывал на бывших друзей-троцкистов. Но сам в терроре признаться отказался.

Сталин – Ежову, 26 мая 1937 года: «Не пора ли нажать на этого господина и заставить его рассказать о своих грязных делах? Где он сидит: в тюрьме или в гостинице?»

И нажали, и пытали. И расстреляли. Вспоминал ли он в те страшные дни подвал в Ипатьевском доме, где ползал по полу раненый цесаревич и добивали штыками царских дочерей?

Наконец арестовали и Ягоду. Хозяин не забыл, как в 1928 году Бухарин назвал его имя Каменеву в числе своих сторонников. Тогда Ягода славно провел Бухарина. Но сейчас его уловка натолкнула Хозяина на блестящий сюжетный ход – объединить Бухарина и Ягоду в одном заговоре.

В триллере Ягоде была зарезервирована роль неожиданная и полезная, которая должна была объяснить стране и убийство Кирова, и будущие чистки органов. Оказывается, Кирова действительно убил НКВД! Точнее, вредители, проникшие в НКВД. Еще точнее – сам могущественный нарком Ягода. Из такого поворота сюжета следовал нужный вывод: до какой же степени всем нужно быть бдительными, если сам нарком внутренних дел завербован агентами проклятого Троцкого?! И сколько же еще вокруг вредителей и шпионов?!

Арест Ягоды давал возможность Хозяину избавиться от ленинской когорты чекистов, втайне, конечно же, переживавших расстрелы старых партийцев. Они покорно выполняли – но не могли одобрять.

Он понимал: нужны молодые кадры, презирающие все это партийное старье, – нерассуждающие исполнители. Вот почему вместе со старой партией должно было погибнуть ее детище – старая ЧК.

Ежов лихорадочно проводит генеральную чистку НКВД. Юмор Хозяина: множество чекистов ленинской поры должно было теперь в точности повторить судьбу старых партийцев, с которыми они недавно расправились. Часть из них увидится в лагерях со своими недавними жертвами, но большинство до лагерей не дойдет – найдет смерть у родной лубянской стенки, к которой они отправили стольких людей. Обычный их путь: расстрел, крематорий и бездонная «могила номер 1» на Донском кладбище, куда свозили прах. И опять юмор Хозяина: Ягоде пришлось каяться в бесчисленных отравлениях, которые он преданно совершал для него, – в убийстве Менжинского, Горького...

В тюрьме, по преданию, Ягода сказал: «Бог все-таки есть... От Хозяина я не заслужил ничего, кроме благодарности за верную службу, от Бога я должен был заслужить самое суровое наказание. Теперь поглядите, где я нахожусь, и судите сами, есть ли Бог».

Он подписал все, что ему предъявляли, и впал в странное равнодушие. Иногда плакал.

В конце 1936 года была принята Конституция. Будучи за границей, Бухарин вынет ручку и торжественно скажет: «Ею была написана Конституция». Он также заявит, что «помогал мне в этом Карлуша» (Радек).

Да, Конституцию Сталин поручил написать двум самым одаренным своим публицистам. Но когда они закончили свою работу, пришла их очередь принять участие в триллере.

Конституция, провозглашавшая свободу слова, всеобщее избирательное право и прочие свободы, могла действовать в обществе только тогда, когда никто не мог даже помыслить воспользоваться этими свободами. Задача террора и была в создании такого общества. И конечно, обоим авторам Основного закона – старым оппозиционерам и демагогам – не было места в этом обществе.

Оба должны были уйти. Радек ушел первым. Теперь настала очередь Бухарчика – «любимца ленинской партии». Исчезавшей ленинской партии.

«Эта масса пролитой крови у себя дома утомляет душу и сдавливает сердце тоскою. Одной милости прошу у читателя: да будет мне позволено не чувствовать отвращения к этим людям, которые так низко дают себя губить».

Тацит о терроре Нерона

ОПАСНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В СВОБОДУ

10 февраля 1936 года прозвенел первый звонок: «Правда» выступила с жесткой критикой взглядов Бухарина. Но уже через две недели Хозяин выпускает его с женой в Париж. Бухарин в составе делегации едет для приобретения архивов социал-демократической партии Германии, разгромленной Гитлером. Они хранились у меньшевика Б. Николаевского.

Это был беспроигрышный ход Хозяина. Выпуская Бухарчика с женой после грозной статьи, он явно давал ему возможность остаться за границей. В этом случае лидер правых становился невозвращенцем, открытым врагом и как бы оправдывал необходимость всех процессов старых ленинцев.

В случае же его возвращения... Тут тоже открывались большие перспективы. Зная павлиний характер Бухарина, Хозяин мог быть уверен: Бухарин за границей не сумеет держать язык за зубами – наговорит достаточно лишнего. Встречаясь по работе с Николаевским, он не сможет и не захочет избежать встреч с другими меньшевиками – их связывало слишком многое.

Все произошло именно так. Всякий, кто жил в СССР, помнит это опасное ощущение свободы, когда человек попадал за границу. И Бухарин почувствовал себя свободным. Была непредусмотренная встреча с лидером меньшевиков Ф. Даном, где Бухарин высказался о Сталине:

– Это маленький злобный человек, не человек, а дьявол.

– Как же вы ему доверили свою судьбу, судьбу партии, судьбу страны? – спросил Дан.

– Не ему доверено, а человеку, которому доверяет партия... он вроде как символ партии... вот почему мы все лезем к нему в хайло, зная наверняка, что он пожрет нас.

– Зачем же вы возвращаетесь?

– Жить, как вы, эмигрантами, я бы не мог... нет, будь что будет... а может, ничего не будет.

Дан записал беседу и не мог не рассказать о ней друзьям. Бесконечно болтал Бухарчик и с Николаевским, и тот тоже все записывал – для истории. И хотя после ареста Бухарина, боясь навредить ему, Николаевский записи уничтожил, но было поздно – к тому времени наверняка о них знал не только он.