По другую сторону решетки послышались разговоры. Семиха Ханым, увидев в отверстия, что один из вошедших – ее супруг, сильно заволновалась. Однако Искендер-паша выглядел очень спокойным. Он стоял рядом с другими визирями и тихонько о чем-то беседовал. Между тем вошел Ибрагим-паша. На голове у него красовался огромный тюрбан великого визиря. Хюррем видела его лицо. Он был очень доволен, потому что явно знал, что сейчас произойдет. Ибрагим неспешно приветствовал других визирей и даже раскланялся с Искендером-пашой, которого считал своим врагом.

В душе у Хюррем, наблюдавшей за тем, как гордится собой и радуется Садразам, бушевала буря. «Аллах, – подумала она, – помилуй меня, не допусти этому человеку увидеть мой позор».

По голосам визирей и пашей, собравшихся в зале, было ясно, что никто из них тоже не понимал, зачем их здесь собрали. Каждому из них падишах приказал явиться лично. И каждый из них был изумлен, увидев здесь других. Решетка, установленная посреди зала для приемов, так же вызывала изумление. Что делала эта решетка посреди зала с позолоченным троном, который повелитель использовал для того, чтобы показать иностранным послам свое величие и силу своего государства? Решетка означала присутствие женщин. Но зачем? И каких женщин? Этого тоже никто не знал.

Только Ибрагим не придавал решетке никакого значения. Должно быть, падишах решил объявить о том, что он прогоняет Хюррем из дворца, а также поговорить здесь о других государственных делах, хотя это и было немного необычным. За решеткой, должно быть, сидела Хюррем. Наверное, падишах пожелал, чтобы Хюррем слышала и видела, как он будет выносить ей вердикт. А может быть, московитке предстоит собственными ушами услышать свой смертный приговор.

Все в зале волновались. Лишь Хюррем почему-то вдруг успокоилась. Ей не хотелось ни о чем думать. Она давно все решила. Без своих детей она отсюда не уедет. Если ей суждено выйти отсюда живой, она выйдет только со своими детьми. «Ну же, – подумала она, – Сулейман, говори, что собирался, и покончим с этим».

Хатидже Султан гадала, куда отправят Хюррем. В Манисе сидела Гюльбахар, так что либо в Кютахью, либо в Амасью. Хатидже было очень грустно: «Зачем же Хюррем так обидела падишаха?»

А Хафза Султан в этот момент пыталась на пальцах подсчитать возраст шехзаде Мустафы. Шел 1529 год, и мальчику должно было быть четырнадцать лет. «Он уже совсем взрослый», – подумала она с улыбкой. Она вспомнила каждого ребенка Хюррем. «Бедненькие малыши. Теперь Сулейман, должно быть, позовет обратно Гюльбахар. А может, стоит показать ему ту новенькую гречанку, что прибыла в гарем на прошлой неделе».

Супруга Искендера-паши Семиха гадала, не совершила ли она ошибку, что ходила к Хюррем. Если бы она знала, что власть Хасеки так быстро закончится, то, конечно, никуда не пошла бы. Правда, эта мысль принадлежала ее мужу, а не ей. Это муж велел ей сходить к Хюррем Ханым. Но, значит, и Искендер мог ошибаться. Она беспокойно ерзала на месте и ругала себя за тот поход.

Садразам Ибрагим-паша и другие визири выстроились в ряд и склонились, опустив головы в больших тюрбанах. Наконец-то вошел Сулейман. Рядом с ним был шейх-уль-ислам Али Джемали-эфенди.

Хюррем по суматохе среди визирей догадалась, что прибыл падишах, и зажмурилась. Затем медленно открыла глаза. Ей было так страшно, что она готова была закричать. Сулейман, как и она, тоже был весь в белом и с непокрытой головой.

Со смешанными чувствами Хюррем смотрела на человека, от которого родила четверых детей. «А он уже начал седеть», – подумала она. Раньше Хюррем этого совершенно не замечала. Этот человек, который сейчас выкинет ее из своей жизни, подарил ей невообразимое счастье. Все эти годы она жила в прекрасном сне, и теперь сон закончился. Необходимо было просыпаться.

Она вглядывалась в лицо Сулеймана, пытаясь увидеть в нем следы гнева, с трудом давшегося решения, тяжких переживаний. К ее удивлению, падишах был очень спокоен. Можно сказать, он выглядел умиротворенно.

Хюррем посмотрела на Али Джемали-эфенди. Она искала в его глазах раскаяние, страх, следы султанского гнева. Но и старый ходжа умиротворенно смотрел по сторонам. В его облике читалось легкое волнение. К груди он прижимал Коран.

Султан Сулейман прошел мимо визирей и сел на золотой трон, стоявший посреди зала для приемов. Все происходящее изумило Хюррем. На этом великолепном троне, на котором Сулейман всегда принимал удостоившихся приема иностранных послов, замиравших от роскоши и чувствовавших себя перед ним ничтожными, он теперь был похож, без кафтана и тюрбана, не на великого повелителя, заставлявшего трепетать весь мир, а на простого человека. «Я все-таки очень его люблю», – сказала себе Хюррем. Он казался одиноким и беспомощным. Она помнила, как в первую ночь, когда она по ошибке поклонилась его облачению, он сказал: «Повелитель – это кафтан с тюрбаном. Все почтение оказывают им». Ей показалось, что она вновь слышит тот полный любви и страсти голос Сулеймана. Сама того не замечая, она печально улыбнулась: «Аллах, как же я была счастлива!»

Падишах пристально посмотрел в сторону решетки. Хюррем прекрасно знала, что эти глаза смотрят прямо на нее.

– Мы созвали всех вас, чтобы объявить важную новость. Она настолько важна, что мы должны ее обсудить и вместе решить, как сообщить о ней народу, – произнес Сулейман.

Двое из присутствующих растерялись. Это были Хафза Султан и Садразам Ибрагим. Ибрагим думал: «Зачем сообщать народу, что какую-то из наложниц прогнали из гарема?»

– Вчера мы получили очень неожиданное известие…

Сердце Хюррем готово было выпрыгнуть из груди. Итак, этот миг наступил.

– В нашем гареме произошло нечто, что скрыли от нас. Скрыли не только от нас, но и от нашей Валиде.

Ибрагим уже потирал руки. Сейчас гнев падишаха обрушится на эту негодяйку.

– Али Джемали-ходжа…

Падишах повернулся и посмотрел на старика. А тот в ответ низко поклонился, демонстрируя уважение.

– …не посчитав нужным сообщить нам, удовлетворил просьбу матери наших четверых детей Хюррем Ханым.

Садразам едва скрывал нетерпение: «Ну что же он так тянет?»

Падишах видел, что все присутствующие по обе стороны решетки взволнованы, но предпочитал этого не замечать. Он продолжал, медленно подбирая слова:

– Мы так и не смогли понять, произошло ли это событие, случившееся не по нашей воле, по чистосердечному желанию матери наших детей или лишь по воле Всевышнего. Я поговорил с ходжой-эфенди. Я спросил его – как он мог действовать, не известив нас? Но ходжа-эфенди ответил нам, что для того, чтобы исполнить волю Аллаха, позволения его раба не требуется.

Хюррем сидела подавленная. Хатидже Султан, краем глаза посмотрев на нее, увидела, что Хасеки кусает губы и теребит край своего белого кафтана.

– Конечно, если такова воля Аллаха, то наша воля и наше согласие здесь ни при чем. Если бы мы знали о том, что произойдет, то мы бы не имели права препятствовать этому. Но, как бы то ни было, уже все произошло. Хюррем Ханым была тщательно опрошена Али Джемали-эфенди, и при его свидетельстве и по воле Аллаха приняла ислам.