— Снимите пальто и пиджак и бросьте их на пол. Теперь отстегните кобуру пистолета, положите ее на пол и пните ее ногой к моим ногам.

Этот человек, похоже, знал, что в подобной ситуации ему следует делать.

— Ну же!

— Если вы намерены меня убить, к чему все эти сложности? — спросил я, выполнив все, что потребовал от меня этот человек.

Он не стал подбирать с пола мою кобуру, а просто слегка надавил на нее носком ноги, чтобы убедиться, что внутри нее есть пистолет.

— Замолчите! — сказал он, доставая из кармана своего пальто какой-то маленький предмет. — У вас есть два варианта: либо умереть быстро и не чувствуя боли, либо подвергнуться перед смертью ужасным пыткам. Если вы выбираете первый вариант, то выпейте вот это.

Он бросил в мою сторону маленький стеклянный флакончик, и тот шлепнулся на лежащую на полу ковровую дорожку. Я, взглянув на этот флакончик, даже не пошевелился.

— А я ведь могу сейчас закричать и тем самым поднять на ноги слуг, — вызывающим тоном сказал я, пытаясь выиграть время.

— А я могу в вас выстрелить — прямо в живот. Вы в этом случае, конечно, умрете не сразу — примерно через час, причем в страшных муках и в луже своей собственной крови.

— Что в нем? — спросил я, показывая взглядом на лежащий на полу флакончик, до половины наполненный какой-то прозрачной жидкостью.

— Снотворное. Вам нужно всего лишь заснуть, а все остальное сделаю я.

Он произнес это со злорадством и достал — я бы сказал, как иллюзионист из рукава, — желтый платок. Я сразу же узнал румал — таким же платком были задушены руководители секты каликамаистов.

— Хорошо, — сказал я с истинно британской невозмутимостью.

Я опустился на колени, протянул руки к флакону и… и, резким движением схватив края ковровой дорожки, с силой дернул ее на себя. Стоявший на ней незнакомец, потеряв равновесие, грохнулся на спину. Падая, он машинально нажал на спусковой крючок, отчего пистолет выстрелил куда-то в потолок, а упав и сильно при этом ударившись, он выронил пистолет. Я молниеносно бросился на незнакомца и, придавив его своим телом к полу, сорвал с него маску.

К моему большому удивлению, он оказался намного моложе, чем я предполагал. Более того, это был не взрослый мужчина, а юноша лет шестнадцати или семнадцати. Он смотрел на меня своими голубыми глазами с испугом и отчаянием.

— У меня бомба! — заорал он. — У меня к туловищу прикреплена бомба!

Услышав эти слова, я распахнул борта его пальто и увидел, что его торс охватывал специальный пояс с шестью зарядами динамита. Я инстинктивно отпрянул от него и, поднявшись на ноги, сделал пару шагов назад.

К этому моменту слуги, разбуженные звуками борьбы и криками, кто в чем выбежали из своих комнат и собрались на верхней площадке лестницы. Они со страхом наблюдали за тем, что происходит в вестибюле.

— Ни с места! Никому не двигаться! Я сейчас взорву эту бомбу!!! — истерически завопил юноша.

Мои камердинер и мажордом тупо смотрели на меня, не зная, что предпринять. Экономка и служанки, от страха обнявшись, всхлипывали. У меня появилось ощущение, что ситуация вышла из-под контроля.

— Не делай этого! — воскликнул я. — Если ты хочешь убить именно меня, подними пистолет и выстрели. Если взорвешь бомбу, погибнет много невинных людей.

Я пристально посмотрел на юношу. Его лицо перекосилось от волнения, на коже блестели капельки пота, а глаза от страха едва не повылезали из орбит. Тем не менее он с угрожающим видом схватился дрожащей рукой за детонатор.

— Уходите все отсюда! Немедленно уходите все отсюда! — приказал он слугам.

Слуги — прижимаясь к стене и вздрагивая от страха — начали спускаться один за другим по лестнице, направляясь к двери черного хода. Ушли все, кроме камердинера, моего верного Ганса: тот пошел вслед за остальными только тогда, когда я взглядом приказал ему это сделать.

Мы же с юношей остались один на один посреди вестибюля, глядя друг на друга в упор, словно два дуэлянта на Диком Западе. Разница была в том, что в этой дуэли выжить, скорее всего, ни один из нас не сможет. Я понимал, что в столь рискованной игре у меня остался только один козырь — знание психологии.

— Тебя прислали они, да? Ты из секты?

Юноша ничего не ответил — он лишь сжал зубы и впился в меня ошалелым взглядом, в котором чувствовались страх и огромное нервное напряжение.

— Почему бы нам сейчас не выбрать первый вариант? Я умру в сладком сне, а ты останешься жив.

Мне на мгновенье показалось, что в его расширившихся зрачках мелькнули огоньки сомнения; мне показалось, что побелевшие суставы его пальцев, держащих детонатор, слегка расслабились; мне показалось, что я в этой игре уже выигрываю.

— Нет никакого смысла в том, чтобы ты жертвовал собой из-за меня. Я не верю в то, что ты хочешь умереть именно так. Я даже не верю в то, что твой бог хочет, чтобы ты умер именно так.

Да, мне показалось, что я в этой игре выигрываю. Но я ошибся.

— Не смей осуждать ни меня, ни мою богиню!!!

Его глаза полыхнули гневом. Гневом и решительностью. Поняв, что сейчас произойдет, я бросился к лестнице. Юноша крикнул: «Ради тебя, Кали-Кама!» Раздался страшный грохот, сопровождаемый яркой вспышкой, а затем все погрузилось во тьму.

2 февраля

Я помню, любовь моя, что я разговаривала в военном министерстве Франции с мсье Керси, моим начальником, когда мне сказали о срочном звонке из Лондона. Это был Ричард.

Я села на ближайший поезд, следующий до Кале, и поехала тем же путем, что и пару дней назад, но в другую сторону. В прошлый раз я была подавлена, сейчас — встревожена. Этот путь был адом, а твой брат — моим демоном. Когда я шагала вместе с Ричардом, едва не спотыкаясь от спешки, по белым коридорам военного госпиталя Святой Марии, я почувствовала, что мое психическое напряжение нарастает и что я вот-вот могу упасть в обморок. Изнуряющая жара, белый цвет потолка и стен и запах дезинфицирующих средств едва не вызывали у меня удушье. Ричард остановился перед одной из тянущихся монотонной вереницей дверей, надавил на ручку и, открыв дверь, пропустил меня вперед. Когда я заходила в палату, мне показалось, что в лицо ударила струя холодного воздуха и что она меня слегка взбодрила.

Карл лежал на кровати, повернув голову к окну, стекла которого были похожи на ткань, сотканную из текущих дождевых капель. Услышав, что мы вошли, он повернулся и посмотрел на нас.

— А что ты здесь делаешь? — вот и все, что он сказал мне вместо приветствия, сопроводив свои слова недовольной гримасой.

Его лицо было испещрено порезами и обожжено, а на груди у него покоилась его правая рука — перебинтованная и на перевязи. Увидев, что он жив, я почувствовала, что у меня с души свалился огромный камень, — как будто я вновь обрела то, что считала уже утраченным, или же как будто я, задыхаясь, вдруг набрала полные легкие воздуха. Я даже позволила бы проявиться своей радости: я бросилась бы к нему в объятия, прижалась бы крепко-крепко к его груди и покрыла бы его поцелуями… Я сделала бы все это, если бы его грубые слова меня не остановили.