Наконец открылась брешь, достаточная для того, чтобы протолкнуться. Он увидел Лидию со спины. Склонившись над прижатой к судейскому столу Рэйчел, она боролась изо всех сил, чтобы всадить ножницы ей в лицо. Рэйчел схватила Лидию за запястье, но ее захват слабел, пальцы скользили… Сердце Себастьяна перестало биться. Он чувствовал, что не успеет добраться до нее вовремя.

По другую сторону стола Вэнстоун и Карнок, крича и уворачиваясь от мелькающих в воздухе ножниц, суетились безо всякого толку. Вдруг, откуда ни возьмись, к столу ринулась, раскидывая всех по дороге, громадная, тяжелая, как пушечное ядро, фигура и мощным ударом обрушилась на плечо Лидии. Ножницы взлетели в воздух и вонзились в потолок. С жутким звериным рычанием Лидия отлетела в сторону, со стуком ударившись о стену, и осела на пол. Сверху на нее навалился Уильям Холиок.

Рэйчел с трудом поднялась на ноги и попыталась распрямиться. Ее колени подогнулись; Себастьян подхватил ее в тот момент, когда она начала опускаться на пол.

Они сели рядом, оказавшись почти под столом, не замечая творившейся вокруг кутерьмы.

— Ты не ранена?

Крови он не видел. Ее зрачки все еще были расширены от потрясения и смотрели в одну точку, словно остекленев; руки судорожно, как клещи, вцепились ему в плечи.

— Рэйчел, ответь мне, ты не ранена? — Наконец вопрос дошел до нее. Она отрицательно покачала головой.

— А ты?

Он обхватил ее обеими руками и крепко прижал к себе. Паровой молот, стучавший у него в груди, стал замедлять свой ход по мере того как в мозг все глубже проникала мысль о том, что Рэйчел в безопасности.

— Нет, со мной все в порядке, — ответил он машинально, хотя это и не было правдой. Отодвинув ее от себя на расстояние вытянутых рук, но не отпуская, Себастьян уставился на нее возмущенным взглядом.

— Какого черта ты не желаешь выйти за меня замуж?

Уважаемый преподобный Моррелл, к тому времени, как вы прочтете, это письмо, меня уже не будет в живых. Молю Бога, чтобы вы меня простили, но мне не хватило мужества рассказать вам эту историю при жизни. Это слишком мучительно: мне едва хватает сил для письма, И я утешаю себя лишь тем, что несколько лишних дней или недель ничего не изменят. Зло уже свершилось.

Я слаба, приходится спешить, но с чего же мне начать? Правда открылась мне постепенно, весь ужас случившегося я осознала всего несколько месяцев назад. Мое прозрение совпало с освобождением миссис Уэйд из тюрьмы: именно в это время разум моей племянницы, и без того слабый, пошатнулся окончательно и стал все больше и больше отрываться от реальности.

Порой к ней возвращались проблески сознания, но они становились все более редкими и лишь запутывали подлинный смысл событий. Поначалу я отказывалась верить, твердила себе, что она просто бредит. Мне казалось, что жуткие вещи, о которых она говорит, — это лишь плод ее больного воображения. Но бессвязные признания продолжались, и, несмотря на всю свою чудовищность, они казались на редкость последовательными. Потом я прочла ее дневник — да, я в этом признаюсь. Я ничего не могла с собой поделать, мне необходимо было узнать худшее. И я наконец поверила.

Боже милостивый, у меня нет сил это написать! Но это мой долг. Я даже мысленно не позволяла себе произносить эти слова, а теперь приходится выводить их на бумаге, чтобы их прочли другие! Дело вот в чем: между Лидией и ее отцом, моим братом Рэндольфом Уэйдом, существовала близость. Я имею в виду плотскую близость. Я хочу сказать, что они были любовниками.

Это началось, как мне кажется, когда Лидии было одиннадцать лет, хотя не исключено, что она, бедняжка, была еще моложе. Теперь я это знаю точно, я это слышала собственными ушами. Она сама поведала мне о некоторых подробностях греховной связи, но о них я писать не могу. Богом клянусь, я не знала, я ничего не знала, пока все это происходило. Может, мне следовало догадаться? Но мы жили отдельными домами и никогда не поддерживали особенно близких отношений с братом, а Лидия всегда была странной, замкнутой, недоверчивой девочкой. Таковы мои оправдания. Но заверяю вас: совесть будет мучить меня до конца моих дней.

Теперь мне совершенно ясно, что извращения, которым Лидия предавалась под влиянием своего отца, начали воздействовать на ее рассудок задолго до его смерти. С годами ей становилось все хуже, но настоящее безумие началось, когда она узнала об освобождении миссис Уэйд из тюрьмы. До этого момента только одно удерживало ее от окончательного срыва:

удовлетворение, которое она черпала в мысли о том, что Рэйчел, которую она винила во всех своих несчастьях и ненавидела лютой, фанатичной ненавистью, томится в заключении. Однако после освобождения миссис Уэйд Лидия утратила всякую сдержанность. Во время очередного приступа буйства она призналась мне в еще более ужасном деянии, в настоящем преступлении. Десять лет назад, сойдя с ума от ревности и злобы, Лидия убила своего отца. Она без конца повторяла мне подробности этой жуткой сцены. У меня нет сил передать их на бумаге, но кошмарные детали ее рассказа всегда оставались неизменными. В моей душе нет ни тени сомнения в том, что она говорит правду.

Ну вот, дело сделано. Теперь, когда мне больше не нужно нести тяжкое бремя этого страшного признания в одиночестве, я надеялась ощутить облегчение, обрести хоть малую долю утешения. Увы, гнетущая меня печаль не стала легче. Думаю, я так и сойду в могилу, придавленная ужасом. Молитесь за меня, преподобный отец.

Правильно ли я поступила, так долго держа эти сведения в секрете, или совершила тяжкий грех? Я думала, что худшее позади, что десяти лет, проведенных миссис Уэйд в тюрьме за преступление, которого она не совершала, все равно уже не вернуть. Но теперь меня переполняют сомнения и горькое раскаяние.

Еще больше меня терзают мысли о том, что теперь станется с Лидией. Заклинаю вас, Кристи, не позволяйте им обращаться с ней жестоко. Я знаю, ее придется отправить в какую-нибудь лечебницу, но — видит Бог! — она заслуживает сочувствия, а не наказания, ведь она не ведает, что творит. Если кто и совершил зло, то только не эта несчастная девочка. Мой брат горит в аду за свои грехи, и за него я не могу молиться! Прости меня. Боже, но это не в моих силах.

Я больна, силы мои на исходе. Пора заканчивать. Через несколько минут придет доктор Гесселиус. Я отдам ему это письмо (таким образом можно будет не сомневаться, что оно не попадет в руки Лидии) и попрошу передать его вам после моей смерти. Я слаба, но меня поддерживает уверенность в том, что у вас хватит мужества исправить создавшееся положение и смягчить причиненное зло после того, как меня не станет.

Да благословит, и да поддержит вас Господь, Кристи. Да поможет он всем нам.

Маргарет Армстронг.

Дочитав письмо, Рэйчел долгое время сидела молча, неподвижно уставившись из окна расположенной на втором этаже гостевой спальни Морреллов на тихий деревенский сквер, весь промокший и опустелый из-за дождя. Рука, легко коснувшаяся ее плеча, вывела ее из оцепенения.