— Извини, Стьюд, — перебил его здоровяк, — но предложение Ремня мне больше по сердцу.

— И мне, — добавил Коготь.

— Проклятье! Ладно, ваша взяла, пойдёмте, — сдался Студент, наклоняясь, чтобы следом за Ремнём закинуть себе на плечо ноги бесчувственного пленника (по дороге в порт скрученный ремнями бедолага уже дважды приходил в себя, но как только он начинал мычать и дёргаться в руках своих носильщиков, к нему тут же подходил неумолимый Шиша и «усыплял» его своим страшным кулаком).

Через пару минут пятеро утомлённых скитальцев с пленником на плечах кое-как доковыляли до кустарника, и к всеобщему облегчению выяснилось, что опасения Студента были совершенно напрасны. На радостях никто даже не стал упрекать славного мечника, неожиданный приступ чрезмерной осторожности которого едва не вылился для отряда в совершенно напрасную потерю драгоценного предрассветного времени.

С лодкой и её охранниками оказалось всё в порядке. Выяснилось, что свой пост у кустарника матросы покинули, испугавшись той самой троицы троллей. И чтобы не привлекать к себе внимания — ведь на фоне океана при ярком лунном свете их фигуры прекрасно просматривались из любой точки порта — решили нести охрану, схоронившись от посторонних глаз, за бортами лодки, в свою очередь, надежно укрытой кустарником. Благодаря находчивости сторожей никакой оказии за ночь с ними не приключилось.

Оставив безответным вполне логичный вопрос: а где же остальные? — Ремень приказал матросам возвращаться на корабль, и они послушно навались на вёсла.

Обратно, по вполне понятным причинам, лодка мчалась гораздо быстрее, чем плыла от корабля к берегу.

Когда под задорные крики товарищей, приветствующих возвращение лихого отряда лодка причаливала к кораблю, солнце уже наполовину всплыло из глубин океанских вод. Наступил новый день.

Всех раненых, и тяжело, и не очень, как только они перебрались с лодки на корабль, отвели в каюту корабельного знахаря — господина Горчицы. Утомившихся матросов отправили отдыхать в кубрик. А пленника перенесли в кают-компанию, и после того, как бедолагу удалось привести в чувство, гарал Балт в присутствии магов, лорда и капитана приступил к его допросу.

Каюта знахаря оказалась слишком маленькой, чтобы сразу вместить в себя всех пятерых болезных, и раненые вынуждены были входить туда по одному, терпеливо дожидаясь своей очереди в коридоре.

Первым к Горчице зашёл Студент. Его царапина на ноге и впрямь оказалась пустяшной — знахарь залепил ранку целебной мазью, стянул голень тугой повязкой и, заверив рыцаря, что уже к вечеру от пореза даже следа не останется, выпроводил его из каюты. Лечение Студента заняло меньше двух минут.

Следующим в каюту знахаря вошёл Шиша, им Горчица занимался уже гораздо дольше — около десяти минут. уложив трактирщика на кровать (для этого его пришлось, как беспомощного старика, взять под локоть), знахарь перво-наперво заставил его выпить целый ковш какой-то вонючей и совершенно отвратительной на вкус желеобразной массы, ярко-жёлтого цвета, после чего велел перевернуться на живот и стал энергично разминать его спину, руки и ноги. Во время массажа Шиша стенал и завывал от боли, умоляя знахаря хоть на секундочку остановиться и позволить ему перевести дух но мучитель был глух к мольбам и невозмутимо продолжал делать своё дело. Когда же экзекуция наконец закончилось, Шиша испытал такое ошеломительное облегчение, будто только что заново родился, от мучительной боли в надорванных мышцах не осталось и следа. Он легко, как пятнадцатилетний подросток, вскочил с кровати и, сердечно поблагодарив искусного целителя, покинул каюту.

Третьим пациентом знахаря стал Ремень. С ютангом Горчица провозился тоже примерно минут десять. Прежде чем приступить к лечению болячки на голове, знахарь тщательно отмыл от крови его лицо и волосы — эта процедура отняла времени гораздо больше, чем непосредственно само лечение. Когда с мытьём головы было покончено, Горчица наложил на здоровенный шишкарь ютанга тряпицу, вымоченную в отваре пахучих целебных трав, закрепил её на голове тугой повязкой и, пообещав Ремню полное исцеление к завтрашнему утру, проводил до двери.

После Ремня в каюту знахаря вошёл Лилипут, с его болячками Горчица управился минут за пять. Рассечение на бедре оказалось хоть и довольно глубоким, но не опасным, эту рану знахарь обработал точно так же как и голень Студента — залепил её целебной мазью и стянул бедро тугой повязкой. Закончив с ногой, Горчица занялся распухшей, как бревно, рукой Лилипута. Внимательно осмотрев огромные багровые синяки на предплечье — следы ударов, знахарь подтвердил опасения Лилипута о переломе.

— Похоже с рукой твоей придётся повозиться, — вынес он свой неутешительный вердикт. — Перелом срастётся дней через пять, а то и через неделю. Так что настраивайся на долгое лечение. А пока что, на-ка выпей вот это. — Горчица распахнул шкаф, все полки которого были густо заставлены всевозможными коробочками, кувшинчиками, мисочками и чашечками самых разных цветов и размеров, достал со второй с верха полки крохотный глиняный кувшинчик и, зачерпнув оттуда миниатюрной серебряной ложкой какое-то вязкое белёсое вещество, протянул её рыцарю.

— И это говорит знахарь, который всего за одну ночь поставил на ноги сэра Стьюда, после его поединка с троллем, — укорил целителя Лилипут, и послушно открыл рот. — Проглотив горьковатую белую кашицу, он продолжил: — Что такое мой крошечный перелом, тем более закрытый, по сравнению с ужасными увечьями Стьюда. И тем не менее тогда ты управился с ними всего за несколько часов. Конечно, я помню, тогда тебе щедро заплатили за услуги. Но можешь не сомневаться, я тоже в накладе не останусь!

— Да дело не в деньгах, — поморщился Горчица и, продолжая говорить, стал прикладывать к распухшей руке Лилипута разные дощечки, выбирая подходящую по размеру. — Балт обещал щедро со мной расплатиться, и я стараюсь как могу.

— Целую неделю залечивать один паршивый перелом — и это ты называешь: стараюсь как могу — возмутился рыцарь.

— Твоя кость треснула в двух местах, — стал объяснять знахарь, превращая руку и деревяшку в единое целое. — И пару недель назад подобный пустяк я бы с помощью чар исцелил тут же за пару минут. Но, к сожалению, в последнее время колдовство мне не подвластно. Теперь приходится уповать лишь на целительные свойства мазей и отваров, составленных мною ещё в Норке Паука… Да ты не переживай, вот так, без чар, оно даже надёжнее. Походишь недельку с забинтованной рукой, покушаешь целебного снадобья — и косточка твоя замечательно срастётся.

— Слушай, а ты магам нашим о своих проблемах говорил?

— Конечно.

— Ну и?..

— Вообще-то они просили об этом особо не распространяться, но раз уж у нас тобой зашёл разговор…

— Не томи.

— В общем, чары им тоже больше неподвластны.

— Не может быть!

— А думаешь почему ни один из них с вами в город не поплыл?

— Во дела!

— Только смотри, не очень-то об этом трепись.