Фред видел, как мы подошли, но никакого интереса к нам не проявил, продолжая шевелить что-то концом трости.

– Смотрите-ка, – сказал Рультабийль, – вот опять следы бегства преступника: здесь они огибают пруд, поворачивают и пропадают у тропинки, ведущей к дороге на Эпине. Он двигался по направлению к Парижу.

– Почему вы так думаете? – спросил я. – Ведь на тропинке его следов нет.

– Почему? Да из-за этих следов, которые я и предполагал здесь найти! – вскричал он, указывая на четкие отпечатки изящных штиблет. – Смотрите! – И он тут же окликнул Фредерика Ларсана: – Скажите, господин Фред, эти изящные следы обнаружены после покушения?

– Да, молодой человек, ими занимались очень тщательно, – ответил Фред, не поднимая головы. – Видите, одни следы идут сюда, другие – отсюда.

– Да у него был велосипед! – воскликнул репортер.

Осмотрев отпечатки велосипедных шин, следовавшие за следами изящной обуви, я счел возможным вмешаться:

– Велосипед объясняет исчезновение отпечатков грубых башмаков убийцы – он сел на велосипед. Его сообщник, человек в изящных штиблетах, ждал его с велосипедом на берегу пруда. Видимо, можно предположить, что убийца действовал в сговоре с этим человеком?

– Нет, вовсе нет! – возразил Рультабийль со странной улыбкой. – Едва начав расследование, я ждал появления этих следов. Они нашлись, и теперь я их не оставлю. Это следы убийцы!

– А что же с другими следами – отпечатками грубых башмаков?

– Это еще одни следы убийцы.

– Так, значит, их двое?

– Нет, преступник один, и сообщников у него нет.

– Недурно, весьма недурно! – вскричал со своего места Фредерик Ларсан.

– Взгляните, – продолжал молодой репортер, показывая нам отпечатки широких каблуков, – здесь он сел и снял башмаки, которые надевал, чтобы обмануть полицию, затем встал и спокойно, шагом, дошел до дороги, ведя велосипед рядом. Тропинка здесь плохая, и он не осмелился ехать по ней на велосипеде. Доказательство этому – слабые и неотчетливые следы шин на тропинке, несмотря даже на то, что земля влажная. Если бы он ехал, колеса оставили бы глубокие борозды. Нет-нет, здесь был лишь один человек: убийца, шедший пешком!

– Браво! Браво! – опять похвалил репортера Большой Фред, потом вдруг подошел к Роберу Дарзаку и сказал: – Будь у нас здесь велосипед, мы смогли бы продемонстрировать правильность рассуждений этого молодого человека. Господин Дарзак, вы не знаете, нет ли в замке велосипеда?

– Нет, – ответил Дарзак, – четыре дня назад, в мой последний перед несчастьем приезд, я увез свой велосипед в Париж.

– Жаль! – чрезвычайно холодно заключил Фред и обратился к Рультабийлю: – Если так пойдет и дальше, увидите, мы придем к одинаковым заключениям. Сложилось ли у вас мнение о том, как убийца вышел из Желтой комнаты?

– Да, – ответил Рультабийль, – у меня есть догадка.

– У меня тоже, – продолжал Фред, – и, должно быть, та же, что у вас. В этом деле рассуждать по-разному невозможно. Когда приедет мой начальник, я все объясню следователю.

– Ах, значит, должен приехать начальник уголовной полиции?

– Да, сегодня после полудня. В лаборатории следователь устраивает очную ставку, на которую приглашены все, кто сыграл или мог сыграть роль в этой драме. Это обещает быть интересным. Жаль, что вы не сможете присутствовать.

– Я буду присутствовать, – возразил Рультабийль.

– Нет, в самом деле, для ваших лет вы человек просто необыкновенный! – ответил Ларсан тоном, не лишенным некоторой иронии. – Будь вы немного более методичны, из вас вышел бы замечательный полицейский, особенно если бы вы меньше доверяли своему инстинкту да разуму. Такое я уже наблюдал неоднократно, господин Рультабийль: вы слишком много рассуждаете, а вам надо бы руководствоваться тем, что вы видите. Что вы, к примеру, скажете об окровавленном носовом платке и кровавом отпечатке руки на стене? Вы его видели, я же видел только платок. Итак?

– Полно вам! – ответил Рультабийль, несколько сбитый с толку. – Мадемуазель Стейнджерсон ранила убийцу в руку выстрелом из револьвера.

– Вот! Вывод прямолинейный, инстинктивный. Берегитесь, вы рассуждаете слишком в лоб, господин Рультабийль. Логика может сыграть с вами злую шутку, если вы будете столь прямолинейны. Существует множество случаев, когда к логике следует относиться с осторожностью, обращаться с нею бережно. Говоря о револьвере и о мадемуазель Стейнджерсон, вы правы. Жертва покушения стреляла, это так. Но вы ошибаетесь, говоря, что она ранила преступника в руку.

– Но я в этом уверен! – вскричал Рультабийль.

– Ошибочное умозаключение! – невозмутимо продолжал Фред. – Совершенно ошибочное! Осмотрев платок, а также обнаружив рядом с отпечатками ног капельки крови, я понял, что убийца ранен не был. У преступника, господин Рультабийль, кровь шла носом.

Большой Фред произнес это очень серьезно. У меня невольно вырвалось удивленное восклицание. Репортер с Фредом посмотрели друг другу в глаза, и Фред заключил:

– Человек, у которого шла кровь, вытирал ее рукой и платком, а руку вытер о стену. Это очень важно: преступник не обязательно должен был быть ранен в руку.

Рультабийль глубоко задумался, после чего сказал:

– По-моему, господин Ларсан, есть кое-что похуже, нежели прямолинейная логика. Такой образ мышления свойствен иным полицейским, которые из самых лучших намерений приноравливают эту самую логику к своей версии. Не отрицайте, господин Фред, у вас уже есть подозрение относительно личности преступника, а то обстоятельство, что он ранен в руку, никак в вашу версию не укладывается. Поэтому вы стали искать и нашли другое объяснение. Это опасно, господин Фред, и весьма: сперва выбрать преступника, а уж потом добывать необходимые доказательства. Так можно далеко зайти… Берегитесь, господин Фред, вас ждет судебная ошибка!

Рультабийль, ухмыльнувшись, засунул руки в карманы и чуть насмешливо уставился своими хитрыми глазками на Большого Фреда. Ларсан молча разглядывал этого мальчишку, который вздумал с ним тягаться, затем пожал плечами и, не говоря ни слова, широко зашагал прочь, постукивая по земле длинной тростью. Рультабийль посмотрел ему вслед, потом повернулся к нам: на лице его было написано ликование.

– А ведь я его одолею! – радостно воскликнул он. – Одолею самого Большого Фреда. Я всех их разобью наголову. До Рультабийля им далеко. Большой Фред, прославленный, знаменитый Фред, несравненный Фред, рассуждает как недотепа! Как недотепа!

Репортер подпрыгнул, но тут же прекратил свои балетные па. Я проследил за его взглядом: Робер Дарзак с исказившимся лицом смотрел на тропинку, на которой его шаги отпечатались рядом со следами изящных штиблет. Разницы между ними не было!

Нам показалось, что Дарзака хватит удар: глаза его расширились от ужаса, он избегал нашего взгляда и правой рукой машинально теребил бородку, окаймлявшую его честное, мягкое лицо, на котором было написано отчаяние. В конце концов он взял себя в руки, изменившимся голосом объявил, что ему нужно вернуться в замок, и ушел.

– Вот