Катерина сидела с мужем, пока не появился доктор. Джироламо страдал от мучительной боли в верхней части живота, его рвало, один лишь вид пищи вызывал тошноту. Еще графа мучила лихорадка, от которой он то стучал зубами, то обливался потом.

Доктор объявил, что у пациента расстройство желез, и пожал плечами, когда Катерина с нажимом поинтересовалась, будет ли Джироламо жить.

— Время покажет, — сказал врач. — Возможно, он поправится или же ему станет хуже.

До конца жизни Джироламо запрещалось пить вино и другие горячительные напитки, а также есть жирное. Выждав немного, доктор дал графу микстуру для облегчения боли, такую горькую, что тот богохульствовал и изрыгал угрозы, глотая ее.

Лекарство помогло. Когда Джироламо уснул, мы с Катериной вышли из его комнаты и остались наедине.

Она серьезно спросила:

— Ты поедешь со мной в Равальдино? Я хочу, чтобы ты сама решила, потому что это очень опасно.

Крепость Равальдино была единственной значительной постройкой в Форли, она находилась в юго-восточной части городской стены. Законными владельцами крепости были Джироламо с Катериной, однако сейчас ею распоряжался человек по имени Зоко, наемник, который много лет сражался за Джироламо. В награду за дружбу и службу граф сделал его кастеляном Равальдино. К сожалению, приехав в Форли, Джироламо то и дело занимал деньги у своего кастеляна, чтобы покрывать карточные долги. Поскольку граф не мог вернуть наличные, Зоко предложил ему отдать долг, выделив десять процентов крепости в собственность кастеляна. В итоге через четыре года Зоко уже владел половиной крепости Равальдино… и давал понять графу Форли, что она теперь его, если только Джироламо не найдет денег, чтобы отдать долг.

Не успела я ответить, как Катерина продолжила:

— Если Джироламо умрет, я обязана сохранить для себя Равальдино. Вокруг слишком много жадных до власти людей, которые решат, что с легкостью отнимут Форли и Имолу у несчастной вдовы. Местным жителям я не доверяю, армию собрать не могу. Но если у меня будет крепость…

Она умолкла, увидев выражение моего лица. Не знаю, что разглядела госпожа, потому что в этот миг я падала в темноту вместе с обломками камней, а глаза мне слепили вспышки молний.

— Башня, — выдохнула я, хотя обращалась не к Катерине. Я была в ином месте и не видела ничего, кроме ярких молний.

Я не сразу поняла, что графиня сердито трясет меня и кричит:

— Я уже пережила Башню! Мне больше нечего бояться.

— Трижды войдешь ты в царство Башни и трижды выйдешь, — произнесла я и сама испугалась, не понимая, откуда приходят эти слова. — Но живой или мертвой будешь ты в конце — выбор за тобой. Решай с умом. Ведь то, что покажется тебе победой, может обернуться поражением, и наоборот.

Катерина держала меня за плечи, пока не прошло наваждение, без нее я, наверное, упала бы.

Когда я пришла в себя, Катерина торопливо продолжила свою мысль, как будто я вовсе не изрекала только что пугающих пророчеств:

— Найди своего мужа. Лука самый лучший писец, он знает, как составлять официальные бумаги.

Этой ночью, пока Джироламо лежал в постели, мы с Катериной поскакали в Равальдино, остановились у рва, и госпожа вызвала Зоко. Он влез на стену над подъемным мостом — судя по неловким движениям, этот тип уже успел изрядно напиться.

Увидев его, я решила, что у моей госпожи нет никаких шансов. Зоко не был благородным человеком, при виде Катерины он ехидно засмеялся, затем нахально уставился на нее, плотоядно усмехаясь. Этот высокий, тощий и совершенно лысый мужчина носил потрепанную, залитую вином тунику из обычного хлопка. Толстый алый шрам пересекал правую щеку, поднимаясь к уху, в котором болталась большая золотая серьга.

Зоко задрал подбородок, почесал клочковатую бородку и воскликнул с сарказмом:

— Катерина Сфорца! Госпожа явилась с визитом… Это, скорее всего, означает, что правитель Форли умер. Я слышал, что он заболел.

Катерина разозлилась при виде такой наглости, однако постаралась скрыть свои чувства.

— Я только что от мужа. Он достаточно здоров, чтобы подписать это. — Она показала бумагу, недавно написанную Лукой, которую действительно подписал сам Джироламо, хотя жене пришлось поддерживать его трясущуюся руку, чтобы он не выронил перо. — Это приказ моего мужа. Ты должен немедленно сдать Равальдино мне. Граф имеет право конфисковать любое строение, необходимое для защиты Форли, вне зависимости от личных долгов.

Зоко от души засмеялся, услышав, что должен сдать крепость двум женщинам, одна из которых даже не вооружена. Отсмеявшись, он сощурился, глядя на приказ, зажатый в вытянутой руке Катерины, пожал плечами и заявил:

— Это клочок бумаги. Откуда мне знать, что граф не умер и все это не просто подделка?

— Опусти мост, я войду и покажу тебе документ, — сказала Катерина. — Ты лучше других знаком с подписью графа.

Зоко скрестил руки на груди и покачал головой.

— Дражайшая госпожа, я слышал, как вам удалось взять крепость Сант-Анджело, поэтому не имею ни малейшего желания впускать вас. Вот что я скажу: приведите Оттавиано, наследника Джироламо. Если он выплатит долг отца, то я с радостью отдам ему Равальдино.

Никакие доводы не могли бы его убедить. Клокоча от ярости, Катерина развернула коня и поскакала прочь, я последовала за ней.

Джироламо не умер. Через неделю боль постепенно утихла, хотя граф еще три дня страдал, не имея возможности получить вина. Он оправился от болезни, но был так слаб, что уже не мог сидеть за игорным столом.

Самое любопытное, что Зоко не удалось пережить своего господина. Он ужинал в крепости Равальдино в компании двоих солдат, один из которых был в замке Сант-Анджело, когда Катерина захватила его. Вдруг солдаты взялись за ножи, и Зоко не стало. Крепость Равальдино оказалась в руках моей госпожи, новым кастеляном стал Томмазо Фео, безоговорочно преданный ей.

Я не стала задавать вопросов — мне не хотелось знать правду, а Катерина ничего не рассказывала.

В ночь на четырнадцатое апреля 1488 года я проснулась в объятиях мужа от женского крика. Он доносился из покоев графини и был настолько отчаянным, что мы с Лукой сейчас же выскочили из постели и кинулись на звук. Скоро звучал уже не один голос, а множество, причем некоторые из них явно торжествовали победу. Снизу доносился топот чужих ног.

Мы оказались у двери, ведущей в покои графини, в тот момент, когда нянька с Бьянкой, старшей дочерью Катерины, заводили детей в спальню матери. Девятилетний Оттавиано хныкал, сидя на кровати рядом с младшим братом Чезаре.

Катерина вышла из гардеробной с двумя мечами и кинжалом. Один меч она дала Никколо, престарелому камердинеру графа, который так трясся, что никак не мог ухватиться за рукоять. Второй госпожа попыталась вложить в руки Оттавиано, но тот не отрывал ладоней от лица.