Я провела эту ночь, глотая безмолвные слезы, совершенно без сна.

А потом еще огромное количество таких же ночей. Иногда он целовал меня в щеку, желая доброй ночи и поверчивался спиной.

Я знаю, что должна была что-то сделать, разрушить этот барьер между нами, разбить стену отчуждения и непонимания.

Но я не знала, как…. Мы никогда не ссорились всерьез. Он никогда не был таким чужим.

Я чувствовала, что он оттолкнет меня, если я попытаюсь, предприму попытку к сближению. В его глазах больше не было желания, любви или страсти. Он был тактичен и вежлив, он даже иногда звонил мне, спрашивая мое мнение по тому или иному вопросу. Иногда мы обедали вместе, и я мучительно пыталась вести себя, как ни в чем не бывало. Выходило плохо, но Дима делал вид, что не замечает моих мучений. Я не знаю, думал ли он вообще о моих чувствах, или я перестала для него существовать. Его мысли стали для меня непостижимы, как и он сам. Я узнавала прежнего Солнцева только рядом с Евой. Для нее он не жалел искренних теплых улыбок и поцелуев. Он обожал нашу дочь, балуя ее безмерно, и я, погрузившись в мрачный мир неудовлетворённости и жалости к себе, не замечала, как постепенно теряю их обоих. Я даже не могла больше ходить куда-то втроем, потому что остро чувствовала свою неуместность. Меня словно не было. Я стала невидимкой.

Как-то на ужин к нам приехала Вика с Максом. Дима, как всегда опоздал, задержавшись на работе, но надо отдать ему должное извинился перед гостями и остаток вечера вел себя безукоризненно, в то время как мне хотелось разбить что-нибудь об его голову, лишь бы не видеть этих фальшивых вежливых улыбок, которые он расточал всем, включая меня, изображая неискренне и бездарно заботливого и внимательного мужа. И, несмотря на то, что упрекнуть Солнцева в плохом отношении ко мне было невозможно, я чувствовала, что нахожусь на грани ядерного взрыва. И дело не просто в отсутствии секса – он перестал смотреть на меня, как на женщину, он исключил любой тактильный контакт. Мне казалось, что вся наша прежняя страсть и нежность были лишь сном, иллюзией, прекрасным воспоминанием. Я зациклилась на том, чтобы найти объяснения, разумные оправдания тому, что происходит. Я отказывалась верить в то, что Дима мог просто меня разлюбить, что живет со мной исключительно ради дочери, и если я не перестану вести себя, как депрессивная дура, то и Ева отвернётся от меня.

Первое время я пыталась, искренне пыталась наладить наши с мужем отношения. Я была приветливой, терпеливой, внимательной. Я звонила ему, приезжала в офис, пока он не сказал, что мои частые появления отвлекают его от работы. Я покупала билеты в театр, кино, оперу, заказывала столик в ресторане, устаивала ужин при свечах, отправив предварительно Еву к бабушке. Я одевала самые сексуальные платья во время наших выходов в свет. Боже, а чего только стоили мои ночные наряды. Я перегибала палку, чувствуя себя все более несчастной. Это было унизительно – все то, что я делала для того, чтобы привлечь внимание мужа. Ночью я пыталась прильнуть к нему, обнять или просто прикоснуться, но он всегда убирал мои руки и отстранялся, никак не комментируя свое поведение. На мои вопросы он отвечал или молчанием, или стандартным «я слишком устал на работе».

В тот вечер, когда Вика и Максим ушли, заметив в шутку, между делом, что мое платье, мягко говоря, напоминает им реквизит из фильма для взрослых, я поняла, что все бессмысленно. Этот ад длился уже три месяца. Если бы он просто злился на меня…. Но здесь было другое. Ему больше ничего не нужно. Только наша дочь. Мы гребаные соседи, которые вместе растят ребенка.

Я сидела на столе, наблюдая, как закатав рукава рубашки, Дима моет посуду. Он никогда не брезговал домашней работой. Вот и сейчас не хотел тревожить никого из обслуживающего персонала. Лечь спать, зная, что в раковине полно посуды, Дима не мог. Чертов эстет.

В эту минуту я его ненавидела. Мое собственное преступление теперь казалось жалким и нелепым на фоне того, как он поступает со мной и какую боль мне причиняет своим равнодушным, подчеркнуто-вежливым отношением.

Рядом со мной стояла откупоренная бутылка вина и бокал, но я намеренно пила из горла большими глотками, прекрасно зная, как его бесит, когда я так делаю. Веду себя вульгарно и так же выгляжу. Абсолютная деградация. Мне плевать.

Я смотрела на его мощную спину, сильные руки и подтянутый зад, чувствуя уже до боли знакомый сексуальный голод, который не снимался даже бесплодными попытками удовлетворить себя самостоятельно. Боже, это даже звучит грязно. Я замужняя женщина, которую не хочет собственный муж. Потрясающий, мужественный, красивый и сексуальный муж, на которого оборачиваются женщины, когда мы идем по улице. И я тоже оборачиваюсь на него, я глаз с него не свожу. Я его ненавижу, безумно люблю, и сгораю от желания снова испытать то, что он может мне дать. Вот она, высшая мера наказания – осознавать, как много ты имела, и потерять это по собственной глупости.

Я так устала. Я просто выдохлась.

– Когда закончишь напиваться, будь добра убрать за собой, – закончив с посудой, Дима, вытирая руки, скользит по мне нечитаемым взглядом. Губы дергаются в пренебрежительной ухмылке.

– Не понимаю, как я мог повестись когда-то на это, – равнодушно произносит он, окидывая меня еще одним долгим выразительным взглядом. Я знаю, что выгляжу пошло в своем коротком платье с декольте почти до пупа, обтягивающее меня, как перчатка, задравшееся выше некуда, не оставляя ни малейшего места воображению. Уверена, он видит какой цвета у меня трусики, но ему совершенно похер.

– На мне было не «это», любимый, – насмешливо отвечаю я, ощущая себя невероятно уверенной и смелой после выпитой наполовину бутылки вина. – Кожаные шорты мало кого оставят равнодушным. Ты не единственный, кто попадается на этот крючок.

– Спасибо, что напомнила, – усмехается Солнцев мне в лицо, бросая полотенце на стол. – Что я не единственный.

Вся моя бравада моментально испаряется. Я хватаю его за руку, когда он собирается уйти, снова бросить меня в одиночестве, неудовлетворенную, несчастную и злую.

– Пожалуйста, прекрати, я так больше не могу, – шепчу отчаянно я. Он холодно смотрит мне в лицо, прищурив стальные безжалостные глаза. Осмелев я кладу его ладонь на свою грудь, чувствуя, как жар разливается по крови от одного только прикосновения. Практически насильственного, но я так изголодалась по нему. Мне все равно как, лишь бы больше не отворачивался от меня каждую ночь. Его взгляд становится тяжелым, пристальным.

– Так сильно хочется? – с издёвкой спрашивает Солнцев, сжимая мою грудь, бесстрастно наблюдая, как мои щеки заливает краска. Пальцами другой руки он проводит по внутренней стороне бедра и выше, по влажной ткани трусиков, забираясь под них. Я закусываю губу, когда сразу два пальца проникают в меня грубо и стремительно. Он сжимает мой сосок, растирая его подушечкой большого пальца. Я хватаюсь за его плечи, прикрывая ресницы и чувствуя, как от острого желания сводит низ живота. Я так хочу его, так безумно до боли хочу. Я тону в непроницаемых глазах мужа и судорожно дышу рваными резкими глотками кислорода, издавая приглушенные стоны каждый раз, когда его пальцы проникают в меня.