усевшись на нее.

— Ростбиф, курица, индейка, швейцарский, мюнстерский сыр, чеддер, майонез, хрен, американская горчица, дижонская горчица, хлеб белый и ржаной, — произнес он, — и арахисовое масло, желе, и я думаю, есть еще тунец.

— Определенно семейный холодильник, — пробормотала я, ухмыляясь, и он повернул голову, его глаза остановились на мне.

— Не понял?

— Дома, в Техасе, я забывала про ланч, все время попадала в тупик. Ежедневно. Думала, что научусь с ним управляться. Заранее запасаться. Тем более, что ланч случается каждый гребаный день. Но не удалось. Как только наступало время ланча, я выходила из сарая, зная, что опять забыла что-нибудь купить. Обычно питалась попкорном в микроволновке или крекерами с сыром.

Он ухмыльнулся.

— В этом нет ничего плохого.

— Ростбиф со швейцарским сыром на ржаном хлебе с майонезом и хреном, будет отлично.

Его ухмылка превратилась в улыбку, он пробормотал:

— Хорошо.

Затем, как я и предполагала, вернулся к холодильнику и достал ростбиф, швейцарский сыр, майонез, хрен и ржаной хлеб.

Он положил все это на прилавок, я предложила:

— Может тебе помочь?

Он не поднял глаз, пробормотав:

— Продолжай сидеть здесь рядом, выгляди красиво и вкусно пахни.

Это был простой комплимент, произнесенный вполголоса, как бы незначительно, но очень значимый, поразивший меня в самое сердце. Прямо в сердце. Пронзительно и глубоко.

— Майк, — тихо позвала я.

— Да, — ответил он, глядя на хлеб, раскладывая его на столешнице.

— Спасибо за цветы. — Тихо произнесла я.

Я увидела его легкую усмешку, он не поднял глаз, ответив:

— Ты поблагодарила меня, когда их получила, Дасти.

— Майк, — снова позвала я.

— Ага, — ответил он, открывая банку с майонезом.

— Спасибо за цветы.

Его руки замерли, он поднял голову и посмотрел на меня. Затем его глаза остановились на моих глазах.

— Они прекрасны. Все еще. Идеальны, — тихо продолжила я.

— Господи, — прошептал он, и по тому, как он это слово прошептал, я поняла, что он понял выражение моих глаз и мои слова. Его глаза перестали блуждать по моему лицу, остановившись на моих глазах, всматривались глубоко, его глаза горели.

— Спасибо, — повторила я шепотом.

— Не за что, милая, — прошептал он в ответ.

Мы смотрели друг другу в глаза, и мне нравился его взгляд, я чертовски надеялась, что ему нравилось то, что он увидел в моих глазах.

Но поскольку я проголодалась, а Майк дал понять, что зона секса находится только в его спальне, поэтому запрыгнуть на него, когда хлеб с майонезом лежал на столешнице, было не вариант, я решила все же уточнить.

К несчастью.

— Я бы предложила расцеловать тебя всего, но я сделала это полчаса назад, — поддразнила я, и его губы дернулись.

— Дорогая, ты не целовала меня. Ты меня облизывала, — напомнил он мне, оглядываясь на столешницу и открывая ящик, чтобы достать нож.

Я так и сделала, ростбиф выглядел великолепно, но держу пари, что Майк был намного вкуснее.

— О, да, конечно, — пробормотала я.

— До того, как ты отсосала мне, — он сделал паузу, а затем закончил: — почти.

— Значит, целовать тебя всюду все еще можно? — Поинтересовалась я.

— Ангел, ты должна мне дать возможность немного подкрепиться, предоставив время на восстановление, а потом у тебя есть время до пяти, делать со мной все, что захочешь.

— Договорились, — пробормотала я, он ухмыльнулся, глядя на сэндвичи.

Кое-что, чего стоит ждать с нетерпением.

Но теперь пришло время кое-что прояснить с Майком, не в физическом плане.

— Итак, поскольку мы на кухне вне зоны секса, может мы можем…

Он вскинул голову, глаза остановились на мне, в них плясал смех, он прервал меня.

— Что?

— Что-что? — переспросила я в замешательстве.

— Зона секса?! — уточнил он.

— Ага, — ответила я. — Кухня не является частью зоны секса в доме Майка Хейнса. Зона секса включает в себя твою кровать в спальне, пол рядом с кроватью, с которой мы однажды скатились, и душ. Диван, кухня, лестница и т.д. находятся вне зоны секса.

Он уставился на меня, в его глазах все еще плясал смех, а потом все его тело затряслось, и он расхохотался.

Теперь я была в еще большем замешательстве.

— Что? — попыталась я спросить сквозь его смех.

Все еще посмеиваясь, он посмотрел на хлеб, на который намазывал майонез, и пробормотал:

— Зона секса. Черт побери меня!

— Что? — снова спросила я, на этот раз громче.

— Милая, у меня нет зоны секса здесь. У меня дети, — объяснил он, продолжая свои манипуляции с хлебом.

— Верно, я в курсе. А это означает, что существуют границы секса.

Он начал качать головой и отложил майонез в сторону, бормоча:

— Границы секса.

Он опять посмеивался, это слышалось по его тону, поэтому я начала раздражаться, не понимая, что здесь может быть смешного.

— Майк, — резко оборвала его, — ты не хочешь поделиться со мной, что здесь смешного?

Он явно хотел поделиться, и также явно хотел сообщить мне кое-какую другую информацию. Я поняла это, когда он положил нож, двинулся ко мне, рывком раздвинул мои колени, шагнул в открывшееся пространство, затем, положив руку мне на поясницу, дернул меня так, что внешние области «Маленькой Дасти» плотно прижались к его прессу, а остальная часть меня плотно прижалась к нему.

И таким образом строгие границы сексуальной зоны стали стерты.

— Я знаю, где сейчас находятся мои дети, — сказал он мне, поймав мой удивленный взгляд. — Знаю, что там, где они находятся в данный момент им нравится, поэтому уверен, что они зависнут там на какое-то время. Когда они гостят у своей матери, за исключением их комнат, им многое там разрешается. Но я достаточно долгое время был отцом, поэтому знаю, что дерьмо может случиться, и оно случается. Дети болеют. Получают травмы. Со своей работой я могу оказаться в любом месте. Одри работает в Инди. Итак, если что-то случается с моими детьми в школе, когда время играет решающее значение, из школы звонят моей соседке, она идет в школу, разбирается там, что произошло, а потом звонит мне. Я с тобой, мое внимание сосредоточено на тебе. Я не хочу, чтобы один из моих детей пришел домой, когда я трахаю тебя на диване