– Кто тебе дороже: Берман или Минк?

– Оба одинаково дороги, – твердо ответил поляк.

За борьбой с «космополитами» вождь не забывал и о бунтаре Тито. Он неоднократно приказывал своим чекистам убить непокорного маршала.

Казни в Праге еще туже затянули петлю вокруг Вячеслава Молотова и Анастаса Микояна. Сталин называл их «американскими или британскими шпионами». «И по сей день не знаю точно, почему он изменил ко мне отношение. Я только чувствовал, что он мне резко перестал доверять», – признавался позже Молотов.

Молотов и Микоян продолжали посещать ужины в Кунцеве, как будто ничего не случилось. «При виде их Сталин хмурился, – вспоминал Хрущев. – У него сразу портилось настроение». В конце концов Иосиф Виссарионович запретил опальным придворным приезжать. «Не хочу, чтобы эти двое ездили ко мне на ужины», – ворчал он. Но прислуга по секрету сообщала Молотову и Микояну, когда проходят встречи за столом. Тогда вождь запретил охранникам и другим слугам общаться с ними. Теперь о времени ужинов Микояну и Молотову говорили Хрущев, Берия, Маленков и Булганин. В поведении большой четверки все больше просматривались признаки товарищества между партийными руководителями. Сейчас они понимали, что для того, чтобы остаться в живых, нужно держаться вместе.

Микоян обратился к Берии за советом, что делать.

– Вам сейчас лучше лечь на дно, – ответил Лаврентий Павлович.

– Хотел бы я посмотреть на твое лицо, когда тебя уволят, – пробурчал армянин.

– Меня уже увольняли, – напомнил Берия.

Молотов и Микоян поняли, что в опасности не только их карьеры, но и сама жизнь. Они встретились в Кремле, чтобы решить, как вести себя дальше. Микоян всегда доверял Молотову. Армянин знал, что с Молотовым можно разговаривать откровенно, поскольку он не побежит тут же доносить Хозяину.

– Невозможно управлять страной, когда тебе за семьдесят, и решать все вопросы за обеденным столом, – громко сказал Молотов старому товарищу.

Это были рискованные слова потерявшего власть вельможи. Трудно представить, что Вячеслав Михайлович мог произнести их до октябрьского пленума.

Все партийные руководители должны были участвовать в ликвидации Молотова и Микояна. Сталин был сварливым и мстительным стариком. Паранойя заставляла его торопиться. Он методически вел дело к логическому завершению, вникая во все подробности.

Берия и Хрущев выступали против сталинских нововведений. Маленков утешал Берию, Берия утешал Микояна. Хрущев и Берия утешали Молотова. Четверка продолжала шептаться в туалете дачи в Кунцеве. Они издевались над подозрениями Хозяина, высмеивали «дело врачей».

21 декабря 1952 года отмечали официальный 73-й день рождения Сталина. Впервые за тридцать лет Молотов и Микоян должны были пропустить такой праздник. Именинник редко приглашал гостей, все приезжали сами. Пока остальные гуляли в Кунцеве, опальные Молотов и Микоян обсуждали, что делать. Микоян считал: если затаиться и нечего не предпринимать, то это будет означать, что они стали относиться к Сталину по-другому. Они позвонили четверке. Те посоветовали им рискнуть и приехать.

В десять часов вечера 21 декабря Молотов и Микоян приехали в Кунцево. Сталин повесил на стене унылые фотографии из журналов, на которых дети кормили ягнят, и репродукции знаменитых исторических картин. Его любимой картиной было полотно Репина «Запорожцы пишут ответ турецкому султану».

Сталин молчал, но был приветлив. Он гордился тем, что, прокурив пятьдесят лет, сумел отказаться от этой вредной привычки. Ему пришлось отказаться от трубки из-за недавно возникших трудностей с дыханием. Сейчас у вождя было мертвенно-бледное лицо. Он сильно поправился. Эти признаки свидетельствовали о том, что у генсека повышенное давление.

Он сидел за столом и потягивал легкое грузинское вино. Светлана в тот вечер тоже была на даче. Перед тем как попрощаться с дочерью, Сталин спросил:

– Тебе нужны деньги?

– Нет, – ответила Светлана. – У меня есть.

– Не притворяйся. Сколько тебе нужно?

Он дал 3 тысячи рублей и еще какую-то сумму для дочери Якова, Гули. Конечно, эти деньги пригодились в хозяйстве, но Сталину казалось, что это миллионы.

– Можешь купить машину, – сказал он Светлане. – Только обязательно покажи мне водительское удостоверение, прежде чем садиться за руль!

Внешне вождь был спокоен, но внутри весь кипел. Его вывело из себя, что без его ведома пригласили в Кунцево Молотова и Микояна.

– Думаете, я не понимаю, что это вы позвонили Молотову и Микояну? – грозно сказал он Хрущеву и Берии. – Прекратите заниматься этим у меня за спиной! Я не потерплю! – Он велел передать опальным руководителям следующее: – «Не выйдет. Он больше вам не друг и не хочет, чтобы вы к нему приезжали».

Этот ответ по-настоящему встревожил Анастаса Микояна. «С каждым днем становилось все яснее, что Сталин хочет с нами покончить, – писал он в мемуарах. – Это означало не только политическое, но и физическое уничтожение».

Члены большой четверки, если верить Серго Берии, договорились не поддаваться на провокации Сталина и «не позволять ему настраивать их друг против друга». Сталин иногда спрашивал у приближенных: «Вы организуете против меня блок?» В некотором смысле он был прав. Но ни у кого из четверки, в том числе и у самого решительного, Берии, не хватало силы воли и смелости открыто пойти против вождя в одиночку. Вероятно, Микоян и Молотов говорили даже об убийстве Сталина. Позже армянин признался албанцу Энверу Ходже: «Мы отказались от этой идеи, потому что боялись, что народ и партия нас не поймут».

* * *

13 января 1953 года после нескольких лет выжидания и спокойного планирования, Сталин начал новую волну истерии против евреев. В «Правде» появилась большая статья об аресте «врачей-убийц». «ПОДЛЫЕ ШПИОНЫ И УБИЙЦЫ ПОД МАСКОЙ ПРОФЕССОРОВ-ВРАЧЕЙ» – это название Иосиф Виссарионович придумал лично. Он написал это на черновике статьи, которую тщательно прокомментировал и снабдил примечаниями.

20 января доктора Лидию Тимашук, кардиолога Жданова, пригласили в Кремль. Георгий Маленков передал ей личную благодарность товарища Сталина за «большую храбрость». На следующий день бдительного врача наградили орденом Ленина.

Сталин решил вновь воспользоваться старой приманкой. Через неделю после награждения Тимашук, 27 января, Илья Эренбург получил Сталинскую премию. Наверное, эта награда должна была успокоить советских евреев.

Аресты евреев начались в январе, а в феврале приняли массовый характер.

В статье «Правды» также говорилось о том, что сотрудники служб безопасности утратили бдительность. Эти слова были сигналом и для Лаврентия Берии. Его людей хватали не только в Грузии, но и в Москве. Например, уволен начальник Генерального штаба, Штеменко, арестована бывшая любовница, В. Матарадзе.

В этой обстановке Лаврентий Павлович все смелее выражал неуважение к Сталину, как отмечал Хрущев. Берия даже как-то похвалился Лазарю Кагановичу: Сталин не понимает, что «если он попытается меня арестовать, то чекисты организуют восстание».