что, по их мнению, «природе колхозного производства наиболее соответствует порядок свободной продажи товарной продукции»; в том, что товаропроизводители, по их утверждению, должны «сами себе устанавливать задания на основе получения от государства информации о том, в каких видах и количествах продукции оно нуждается и что именно намерено закупать»; в том, что хозяйства должны «приспосабливать свое производство к требованиям рынка…» Заготовительные организации будут, по мнению Венжера, поставлены перед необходимостью закупать данный продукт именно там, где его производство обходится дешевле и где цены, следовательно, ниже. Возникнет, говорит он, «„мирная конкуренция“ между однотипными предприятиями, и произойдет снижение цен»[983].

Очевидно, что Голиков, Трапезников и люди из окружения Кулакова решили бить не по «воробьям» — журналистам, которые легко переходили из одного издания в другое и имели множество друзей и покровителей, а по тем, кто был (по их мнению) во главе процесса, — «идейным вдохновителям» и был вполне административно зависим от Трапезникова, то есть по Венжеру и Институту экономики АН СССР, в котором он работал. Инструментально источником проблем послужил экономический факультет МГУ и царивший там противник любой экономической либерализации «антитоварник» Николай Цаголов, о котором подробнее мы поговорим ниже. В 1971 году он сформировал из своих учеников и сподвижников комиссию по проверке Института экономики, которую возглавил декан экономического факультета МГУ Михаил Солодков (1921–1991). Ее целью был в первую очередь сектор, возглавляемый Яковом Кронродом.

К тому моменту Кронрод и Венжер настолько уверенно чувствовали себя внутри института, что смогли продвинуть на пост его парторга бывшего младшего помощника Венжера — Льва Никифорова[984].

Директором института с 1965 года был Лев Гатовский[985]. Это был битый жизнью, но заслуженный перед «советской властью» экономист и администратор еврейского происхождения, из тех, кто потерял большие административные должности в Госплане (об этом см. выше), но активно использовался на академическом поприще[986]. Само по себе нахождение еврея на посту директора академического института, где основные подозреваемые в идеологических ошибках были евреями, должно было дополнительно разжигать антисемитские настроения, характерные для «молдавского клана».

В результате деятельности комиссии Солодкова было составлено обширное досье, в основном на сектор Кронрода, который обвинялся в целом наборе идеологически неверных заявлений (о наличии эксплуатации в СССР, об отсутствии основы для морально-политического единства советского народа и прочая), а главное, в сомнениях в том, что в СССР имеется материальная база для зрелого развитого социализма[987].

21 декабря 1971 года Секретариат ЦК КПСС принял решение «О работе парторганизации ИЭ АН СССР по выполнению постановления ЦК КПСС „О мерах по дальнейшему развитию общественных наук и повышению их роли в коммунистическом строительстве“». Партийная организация обвинялась не только в снисходительном отношении к идеологическим ошибкам и отсутствии «непримиримой борьбы» против буржуазной идеологии, антикоммунизма и ревизионизма, но и в неправильной работе с кадрами (с позднесталинских времен это означало наличие излишнего количества евреев в учреждении), неправильном соотношении между учеными старшей и младшей возрастных групп, низком уровне контактов с аналогичными республиканскими институциями, а главное, в недостаточной вовлеченности в актуальную тематику и отсутствии лидерства в ведении экономических дискуссий.

В результате довольно мягких административных выводов из этого постановления своих постов лишились директор, парторг и сам Кронрод, которые превратились просто в старших научных сотрудников, не занимающих никаких административных постов. Часть сотрудников сектора Кронрода развели по разным подразделениям, некоторые уволились и перешли в другие институты. Кронрод в результате получил инфаркт[988].

В этом отношении события в Институте экономики по содержанию были практически тождественны разгромам Института истории АН СССР и Института комплексных социальных исследований (ИКСИ), осуществленным Отделом науки ЦК КПСС по одинаковой схеме. Собственно, и причины событий были похожими. На волне послеоттепельного либерализма прогрессисты получили под полный контроль эти институты и прямо или косвенно пользовались поддержкой не только директоров, но и парторгов, которые должны были проводить в учреждениях политику, определяемую их кураторами из аппарата ЦК КПСС. Пока заведующим Отделом науки ЦК КПСС был покровитель прогрессистов Владимир Кириллин (сын известного еще в дореволюцонной Москве детского врача), ситуация не вызывала опасений. Однако когда в 1967 году на его место пришел антисемит и консерватор Сергей Трапезников (по официальным данным, родился в семье рабочего), он решил вернуть институты под контроль отдела, удалить прогрессистов и евреев с ключевых должностей[989]. Заодно и «потрафить» «своим людям».

Новым директором Института экономики стал специалист по тарифам и зарплате Евгений Капустин, пришедший на эту должность с поста директора ведомственного НИИ труда. Он входил в дружескую компанию студентов экономфака МГУ конца 1940-х годов, отличившихся в кампании по борьбе с космополитизмом и сделавших затем блестящие по советским меркам карьеры[990]. Другой член этой компании, Павел Скипетров, заведующий сектором экономических наук Отдела науки ЦК КПСС, определял по должности всю механику проверки института и был его куратором от партийных органов. А третий член этой компании, декан экономфака МГУ Михаил Солодков, возглавлял проверку Института экономики. Подробнее о них будет рассказано ниже.

У «товарников» в Институте экономики резко сократился уровень академической свободы и возможности публикаций. С Капустиным пришла небольшая группа аграрников-«антитоварников», но вскоре они либо покинули институт, либо «ассимилировались» в коллективе и заняли позиции «товарников». Собственно, все эти события в сумме и их последствия и явились «разгромом Института экономики»[991].

Бывший парторг Института экономики Лев Никифоров, впрочем, через небольшой промежуток времени получил в свое руководство сектор и покровительство нового директора института. В дальнейшем под его прикрытием он продолжил свои исследования современной советской деревни. Он удачно вписал их в доминирующую концепцию о смычке деревни с городом за счет научно-технологических комплексов (которые активно вводились в 1960–1970-е годы). С этой тематикой он был весьма востребован и в 1970-е, и в 1980-е годы, реализуя в том числе общие проекты с другой ученицей Венжера — Татьяной Заславской, которая занималась аграрной тематикой в Новосибирске[992].

ИДЕЙНЫЕ ПРОТИВНИКИ УХОДА ОТ «ПЛАНОВОЙ ЭКОНОМИКИ»

«Идеологические жрецы»

Идейные противники реформирования и прогрессизма, сторонники возвращения к жесткому государственному регулированию в основном принадлежали к той части идеологической обслуги правящего режима, которых нам кажется правильным описывать термином «идеологические жрецы».

Под этим термином мы понимаем ту категорию пропагандистов, партийных чиновников, журналистов, сотрудников партийных образовательных, припартийных исследовательских, а также учебных и академических учреждений, которые занимались воспроизводством и обоснованием действующей идеологической модели.

В этом отношении они оказывали влияние на часть политикума, не имеющего прямого отношения к управлению экономикой. Прежде