Эта женщина, подумал Шамун, поддержанная мощью Белого дома, получившая благодаря президентской Директиве-103 такую силу, что смутила даже Ройса Коннела и на неделю выбила из седла его и Неда Френча, все же поняла, что выиграет слабостью, а не силой. У нее дрожал голос, когда она, все еще всхлипывая, вздохнула, подняла печальные глаза на полковника Френча и тихо сказала:

– Вы все время делаете мне больно, сэр. Вы использовали свою силу, чтобы унизить меня, сделать смешной… плаксивой… и глупой. Вас, конечно, обрадует, что госдеп запретил мне показывать видеопленки президента. Вы, должно быть, смеялись, сэр, когда гости десятками отказывались от приглашений. Вы, вероятно, злорадствовали, узнав, что мне не удастся устроить фейерверк. А теперь вы метите в самое сердце всего дела, сэр, – в обслуживание, предлагая мне наемных убийц из квартирмейстерского корпуса, не отличающих крылышка цыпленка от его ножки без особых на то указаний. – Она перевела дух, и Нед успел вставить:

– Вы совершенно правы, миссис Фулмер. Я не совершил ничего из перечисленного вами, но вы совершенно правы, полагая, что кто-то в этом виноват. Но, миссис Фулмер, у нас нет времени. Сегодня суббота. Давайте хоть на минуту сделаем вид, что мы действуем заодно, и быстро изменим некоторые решения.

Она уставилась на него, вытирая со щек следы туши. Оценивающий и отрешенный взгляд Шамуна уловил, что она, даже не глядя в зеркало, знала об этих полосах. Она сознательно пустила слезу, чтобы показаться беззащитной. Это часть ее арсенала.

– Ч-что вы сказали?

– Я предложил довериться друг другу в ближайшие двадцать четыре часа. После этого вы можете добиваться моего перевода. Но до тех пор давайте вести себя как взрослые, идущие к одной цели.

Ортега, который все время чувствовал себя исключительно неуютно, наконец улучил момент, чтобы выступить миротворцем.

– Но вы не должны помыкать нами, полковник Френч. Мы обеспечиваем безопасность Уинфилда уже давно. Я знаю, что главное для миссис Фулмер – это интересы Уинфилда.

Услышав эту галиматью, Шамун испугался, что Нед ввяжется в перепалку. Он никогда не видел Френча таким взбешенным, разве только в его кабинете, где не было других свидетелей, кроме Шамуна. Нед встал с колен, поднял отлетевший платок и машинально засунул его в рукав, как и Пандора. Он перевел взгляд с нее на Ортегу, потом на Шамуна и сказал:

– Я готов к компромиссу.

– Какому компромиссу? – спросил сбитый с толку Ортега.

– А к тому, что мы только добавим к профессиональным официантам наших людей, а не заменим их всех.

Не теряя времени, Пандора взяла трубку. Ее глаза все еще пристально смотрели на Неда. Потом она набрала номер.

– Мистер Фаунс? Да. Послушайте, проблема решена.

* * *

Эту часть Пимлико, окружающую галерею Тэйт, которая находится на берегу Темзы, по праву можно назвать фешенебельной. Когда-нибудь, надеялся Харгрейвс, она оправдает это название. Конечно, не это заставило его несколько десятилетий назад в удачный момент купить на первом этаже крохотную квартирку, выходившую в еще более крохотный садик. Она нравилась ему тем, что причудливо сочетала в себе пещеру кентавра с комнатой отдыха. В это утро она нравилась ему еще больше, потому что у него была Николя Стронг.

Старый Харгрейвс не питал иллюзий по поводу того, что девушка, годившаяся ему во внучки, останется с ним после того, как он ее выведет в общество и обеспечит ей более высокое положение на английской театральной сцене. За долгие годы примерно с десяток таких Николя прибивались к нему в надежде на помощь. Одни из них подавали надежды, другие были бездарны. Но Николя Стронг казалась ему совершенством в сравнении с ними – не только внешне, но и умственно. Может, с возрастом он научился выбирать настоящих женщин.

Он сидел в поношенном халате за маленьким круглым дубовым столом на кухне, откуда был виден садик. Там, одетая в его длинный, бесформенный свитер, сидела на корточках она и рвала цветы. Что бы ни сказали об этом соседи, они не могли бы не оценить прелести этой сцены, которая становилась еще прелестнее, когда свитер поднимался, обнажая тело.

Николя вернулась в кухню, налила холодной воды в высокий стакан и поставила в него маленький букетик цветов.

– Ты не ухаживаешь за садом, – с укором сказала она.

– Времени нет.

– Ладно, поскольку с тобой никто не живет, я поселяюсь здесь и берусь за лопату.

Харгрейвс выпрямился на стуле.

– Замечательно!

– Хотя район у тебя не самый шикарный, но это не значит, что сад можно запускать. К нему надо приложить силы и желание.

Он смотрел, как она взяла сетку с апельсинами, пытаясь найти отверстие, чтобы вытащить один из них. Она казалась ему очень юной, но не слишком беззащитной, если учесть ее амбиции.

– Ты, кажется, уверена в своих амбициях? – поинтересовался Харгрейвс.

– Но это же все очень положительные качества. Упорный труд, превосходный талант.

– У англичан с талантом и амбициями есть возможность выбора, – заметил он. – Мы можем уехать из Англии туда, где наши дарования оценят, а нам воздадут должное, или остаться здесь и умерить наши требования.

Она наклонилась над апельсином и стала не спеша, одной длинной полоской срезать корку, держа его над бумажным пакетом, куда Харгрейвс собирал мусор.

– Я не говорю, что ты должна уезжать, – сказал ей Харгрейвс. – Может, тебе повезет больше, чем остальным. В шоу-бизнесе бывают исключения. Это как бокс у черных: единственный способ для негра сделать карьеру. А театр может предложить единственную приличную карьеру англичанке.

Она по-тарзаньи ударила себя в грудь.

– Я Стронг.

– Да уж, это тебе необходимо. Потому что крушение надежд случается и в шоу-бизнесе. Это не всегда получается по Диккенсу или Шекспиру. Часто единственным способом заплатить за квартиру может оказаться какое-нибудь дрянное дело. Ты уже достаточно взрослая и понимаешь, что это такое?

– Дрянное дело? – Ее длинные пальцы разломили апельсин на дольки. – Я уже, конечно, знаю, что такое дрянь.

– Это выражение мне нравится. Дрянное дело обращает в дрянь все хорошее, что было до этого, даже наследие предыдущей эпохи.

Она села к нему на колени и стала кормить его дольками апельсина.

– А телевидение, – с трудом произнес он, пережевывая апельсин, – все еще на уровне автомобильных погонь. Почти во всех фильмах машины носятся, как угорелые. Или домохозяйки грызутся друг с другом в техасских ресторанах. А книги?

– Хлам, – сказала она низким трагическим голосом. – Все хлам.

– Особенно книги – самоучители типа «Переработка личных отходов для развлечения и получения доходов». Кипы всякой муры по творческой мастурбации. – Он, почти не жуя, проглотил дольку апельсина. – Ты разбудила во мне проповедника.