– Запаситесь терпением, – вздохнул Гарри Пени. – Возможно, он услышал, что президент потерял мячик для гольфа. В любом случае он все переврет. Когда умер Тито, «Гоуст» вышел под шапкой «Папа отправился в дальний путь». Когда же какой-то буйнопомешанный бразилец убил президента Эквадора, они дали статью под заголовком «Бразильеро замочил шишку из Эквадора».

Они ели в молчании, и вечер океанским приливом подступал с востока. На стол подали дюжину аппетитных, выдержанных в греческом вине, соевом соусе и запеченных до корочек, палтусовых филе. Отваренные на морском пару овощи источали необыкновенные ароматы. Дух свежей, только что пойманной и приготовленной на углях орешника рыбы наполнял потемневшую округу клубами белого дыма.

После того как детям объяснили что им предстоит есть и как это предстоит есть, а на столе уже зажгли свечи, Кристиана подняла голову, вздрогнула и уронила на тарелку, звякнувшую, как серебряный колокольчик, вилку. Ее соседи тоже посмотрели на кованую витую ограду сада. За ней стоял бродяга с властным, странным и слегка раздраженным выражением на лице. Все немедленно перестали есть.

Он не был похож на голодного попрошайку, хотя, скорее всего, привычно пришел на запах еды. В нем не чувствовалось враждебности. Не был он похож и на ненормального. Напротив, несмотря на лохмотья, исхудавшее, загорелое и обветренное лицо, в нем чувствовалась сила и он смотрел на них не мигая, будто старался припомнить знакомые когда-то, но теперь напрочь позабытые, стершиеся из памяти лица. Его глаза, вспыхивающие как звезды, остановились на Джессике Пенн и чуть не прожгли ее. У нее, которая сотни раз выходила на сцену, под свет юпитеров к придирчивым театралам и давно привыкла к восторженной уличной толпе, оборачивающейся ей вслед, от пристального взгляда Питера Лейка перехватило дыхание.

Собравшиеся были заворожены его появлением и едва могли пошевелиться. На мгновение он перевел взгляд на Вирджинию, но тут же вновь уставился на Джессику, которой показалась, что сейчас она упадет в обморок. Несмотря на преклонный возраст, Гарри Пени стойко выдержал взгляд незнакомца. Они были под стать друг другу, если не принимать в расчет разницу прожитых лет, капризы удачи и следы непогоды на лице бродяги. Гарри Пенн методично оглядел каждую деталь в образе незваного гостя, и это слегка уняло его нервное напряжение. Дым проплывал сквозь металлические прутья ограды, которые бродяга сжимал в руках, и обволакивал его прозрачной пеленой. Гарри Пенн вдруг ощутил печальную тяжесть на сердце, как будто ему вернули детство, лишив всех знаний, всего опыта и оставив лишь чувство собственной уязвимости перед лицом неотвратимых грядущих времен.

Никто не знал, как выйти из положения. Казалось, немая сцена будет длиться вечно. Пока все завороженно следили за попытками Питера Лейка вспомнить что-то для него очень важное, Эбби подбежала к ограде и проскользнула сквозь ее прутья. Сделала она это с такой легкостью, какой могли бы позавидовать все известные силачи. Разогнуть кованые прутья им было бы не под силу, даже под страхом смерти! Когда родители заметили дочь по другую сторону ограды, они стали звать ее, но безуспешно. Эбби никого не слышала, и это вновь повергло всех в молчаливое ожидание, как на спиритическом сеансе, за мгновение до того, как завертятся столы. Они чувствовали себя затерянными в мире, лишенном звуков, и могли только разглядывать из него тот другой мир, куда шагнула Эбби, оказавшись там вместе с Питером Лейком.

С каждым шагом, будто приподнимаясь и медленно паря над землей, навстречу бродяге, она все сильнее чувствовала, что на самом деле знает его целую вечность. А потом она взлетела (хотя это мог быть обман освещения) и оказалась у него на руках. Он прижал ее к груди, а она, обняв Питера Лейка за плечи и уронив голову ему на грудь, тут же заснула.

Хардести подошел к ограде и заглянул в глаза Питера Лейка. Он понял, что опасаться нечего. Растерянность бродяги перед неизвестным окружением была вызвана тем, что сам он пришел из совсем иных миров. Когда Питер Лейк передал спящего ребенка сквозь прутья ограды в руки отцу, Хардести ощутил неодолимое желание самому побывать в тех неизведанных мирах, увидеть то, что довелось Питеру Лейку. Образцовый гражданин и примерный семьянин понял, что не раздумывая поменялся бы местами с этим бродягой. Понял, что на свете нет никаких прав, благ и утех, которые могли бы его удержать! Питер Лейк явился из мира теней. Хардести из мира солидности и правопорядка. Они так нуждались друг в друге! Спящая девочка на мгновение свела их вместе, но затем Питер Лейк отступил во тьму и пропал, как будто его никогда и не было.

За это время еда успела остыть. Вирджиния взяла Эбби на колени, а Хардести принялся рассеянно постукивать по столу ножом. Первым молчание нарушил Гарри Пенн.

– Чего только на свете не бывает, – произнес он со вздохом. – И тем не менее мир пока остается таким же, каким он и был прежде. Думаю, этот человек попросту опередил свое время…

Марко Честнат улыбнулся, почувствовав, что былое напряжение заметно спало. Они вновь могли наслаждаться видом раскаленных угольев и темных утесов, встававших за поблескивающей серебром темной гладью реки, громадами небоскребов, расцвеченных огнями, и выражением лица официанта Томми, решившего, что гости перестали есть и примолкли оттого, что повар опять напился в стельку и сделал с едой нечто ужасное. Да, судя по всему, мир действительно не изменился ни на йоту.

Однако вернуться к жареному палтусу, вареным овощам и молодому греческому вину им так и не пришлось, поскольку на самом деле мир все-таки стал иным.

Первой это поняла Вирджиния.

– О боже… – пробормотала она слабеющим голосом.

Они подняли головы и остолбенели.

Здания и фонари, находившиеся до последней минуты на том берегу, исчезли, уступив место освещенным тусклым светом мирным полям и садам (следует заметить, что некоторое время назад из-за случайного сбоя прекратила свою работу обслуживавшая этот район электростанция, что находилась в Нью-Джерси). Иллюзорные поля и сады и все еще светлое западное небо медленно, но неуклонно исчезали за двигавшейся вверх по Гудзону, похожей на косой нож гильотины или на огромную печную заслонку стеной, что была носом гигантского корабля, казавшегося составной частью этого странного пейзажа.

Корабль, который плавно надвигался с юга, явившись, казалось, прямо из садовой стены, был, наверное, самым большим кораблем, который им доводилось видеть. Высотой он превосходил все недавно отстроенные, затмившие своих предшественников небоскребы и продолжал расти прямо на глазах – пока они видели только его носовую часть. Идущее фарватером судно гнало форштевнем высокую ровную волну, которая, разделившись, закручивалась у бортов белыми кольцами водоворотов, чем дальше, тем больше сходя на нет и успокаиваясь. Корабельные палубы, в огнях десяти тысяч горящих иллюминаторов, закрыли город и осветили черную воду залива холодным ледяным блеском. Надстройки по высоте дважды превосходили носовые рубки. Так, что членам редакции «Сан», собравшимся в летнем ресторанчике, не оставалось ничего иного, как закидывать головы все выше и выше при виде фантастического зрелища целого плывущего города, переполнявшего их души удивлением и безотчетной дрожью охотничьего азарта, нередкой среди журналистской братии.