— Прошу тебя, — сказал мне Амнон, когда я пришел навестить его, сына, приславшего сказать мне, что он заболел, — пусть придет Фамарь, сестра моя, чтобы заботиться обо мне.

Он лежал в постели и выглядел очень больным.

— Это, наверное, вирус.

Амнон кивнул, подавленно и слабо.

— Пусть придет Фамарь, сестра моя, и испечет при моих глазах лепешку, или две, и я поем из рук ее, и мне станет лучше.

Какой же родитель откажет сыну в подобной просьбе? Амнон и Фамарь вместе играли, когда были детьми. В доме полным-полно слуг, значит, с глазу на глаз они не останутся.

— Пойди в дом Амнона, брата твоего, — вернувшись домой, сказал я Фамари, — и приготовь ему кушанье. Он заболел, лежит в постели и просит, чтобы ты побыла с ним.

И пошла Фамарь в дом брата своего Амнона, а на ней была разноцветная одежда, веселая, яркая, вроде тех богатых, ослепительных платьев, какие носит милая служанка моя Ависага. Быть может, эта-то красивая одежда, одежда девственницы, и делала ее столь неотразимо желанной для Амнона, иначе решительно непонятно — с чего бы он так с ней потом обошелся.

К приходу Фамари Амнон лег и постарался принять по возможности жалкий вид. Фамарь закатала рукава и сноровисто принялась за дело, благо все нужное она принесла с собой. И взяла она муки и замесила, и изготовила пред глазами его и испекла лепешки, так, чтобы он мог их видеть. И взяла сковороду и выложила пред ним; но он покачал головой и есть отказался.

— Ты не голоден? — спросила она.

— Голоден, — вяло ответил он, — но только очень устал. Пусть все люди выйдут от меня. Пожалуйста. Я так ослаб. Они меня с ума сводят.

И когда все ушли, он сказал Фамари:

— Отнеси кушанье во внутреннюю комнату, там попросторнее, и я поем из рук твоих. Помоги мне подняться, сестра моя. Ходить я еще, пожалуй, могу, а вот вставать мне трудновато.

И взяла Фамарь лепешки, которые приготовила, и отнесла во внутреннюю комнату, где Амнон улегся на большую кровать. Но когда она протянула ему сковородку, то Амнон схватил ее — сестру, а не сковородку — с силой и крепостью, коих девушка от него не ждала, и сказал ей:

— Иди, ложись со мною, сестра моя.

Испуганная Фамарь попыталась вырваться, но он держал ее крепко.

— Нет, брат мой, — в страхе взмолилась она, — не поступай так.

— Пожалуйста, — хрипло попросил он, — я должен тобой обладать.

— Не бесчести меня, — умоляла она, — ибо не делается так в Израиле.

— Ты не пожалеешь.

— Не делай этого безумия.

— Я не приму отказа.

— И я, — робко, отчаянно пыталась она уговорить его, — куда пойду я с моим бесчестием? А ты, ты будешь одним из безумных в Израиле. Ты поговори с царем; он не откажет отдать меня тебе.

Это она верно догадалась. Еще с книги Левит мужчине запрещено ложиться с дочерью жены отца его, но я бы ответил согласием, если бы намерения Амнона были достойными и он попросил бы разрешения жениться на ней. Законы такого рода нарушаются чаще, чем соблюдаются, так что я махнул бы на закон рукой и вдоволь поплясал бы на их свадьбе. Но у Амнона не женитьба была на уме.

— Не реви, — пригрозил он, — а то слуги обо всем догадаются.

И так как сила была на его стороне, он затащил ее в постель. И задрал ей подол. И изнасиловал.

О, какой же вред он причинил, какие навлек погибели! Свою в том числе, ибо Фамарь оказалась не единственной жертвой. Это по его милости мне пришлось семь лет спустя бежать из Иерусалима. Когда оглядываешься назад, кажется, будто время пролетело так быстро, не правда ли? Вроде бы и семи секунд не прошло. Всему причиной этот его поступок и то, что случилось потом, ибо, закончив, Амнон уже никакой любви не испытывал. Напротив, он возненавидел ее величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел ее, была сильнее любви, какую имел к ней. Причины того он не знал да и знать не хотел. Вообще-то говоря, непонятно, какие такие удовольствия надеялся он получить от девственницы?

— Встань, уйди, — приказал он сестре с безжалостностью, презрением и отвращением. И оттолкнул ее от себя.

Смущенная, оскверненная девочка была близка к обмороку.

— Нет, брат, — сказала она сквозь слезы, — прогнать меня — это зло больше первого, которое ты сделал со мною.

Но он не хотел слушать ее и унизил ее еще пуще, ибо позвал отрока своего, который служил ему, и сказал, она же сжалась от слов его, словно те были плетьми:

— Прогони эту от меня вон и запри дверь за нею. А если еще придет, не пускай.

И отрок, слуга его, плотоядно поглядывая на Фамарь и хихикая, вывел ее вон и, не сказав ни слова, запер за нею дверь.

Амнон ее вышвырнул. Почему? Сколь многое сокрыто от глаза видящего и уха слышащего!

Фамарь же, так грубо отвергнутая, посыпала пеплом голову свою и разодрала одежду, которую имела на себе, разноцветную, праздничную одежду, как разодрала бы ее, оплакивая покойника. И положила она руки свои на голову свою, и так шла и вопила, пока не пришла к Авессалому, брату своему, который уже по бессвязному началу рассказа ее догадался обо всем, так что ей и продолжать не пришлось.

— Не Амнон ли, брат твой, был с тобою? Но теперь молчи, сестра моя, — приказал ей Авессалом, — не говори никому, ибо он — брат твой.

И жила Фамарь в одиночестве в доме Авессалома, брата своего, и никуда не выходила.

— Это ты правильно сделал, Авессалом, — похвалил я его, когда он мне все рассказал. Пуще всего меня угнетала боязнь вновь по уши вляпаться в неприятности и оказаться перед необходимостью принимать щекотливые решения. Поначалу самое мрачное, повергающее в растерянность сокрушение мое состояло в том, что старший мой сын выставил меня полным дураком. — Это ты очень правильно ей сказал.

— А что станешь делать ты? — спросил Авессалом и уставил на меня пристальный взор, ожидая ответа.

— С Амноном?

— Да. Как ты его накажешь?

— Он мой сын.

— А сестра — дочь твоя.

— Она всего только девочка. Она ведь не кричала, так?

— Да кто бы прибежал на ее крик? Амнон — царский сын.

— Это не важно. Девица, силою взятая в городе, если она не кричала, виновата не меньше мужчины.

— Правда? — почти безразлично спросил Авессалом. Но брови все же приподнял.

— Да, так сказано в Библии. Можешь сам посмотреть.

— Наверное, в нужде и черт священный текст приводит.

— Я же не черт, Авессалом. А сестра твоя Фамарь не была даже обручена. На самом-то деле закона, запрещающего насиловать девицу, которая не обручена, не существует. Тебе это известно?

— Так ты бы принял его, — сказал Авессалом. — Впрочем, может быть, брат мой Амнон, когда станет царем, установит закон против насильников.